– Долго умирают или в знак жертвы, или за грехи. Думаю, ты знаешь, что из этого относится к тебе.

Грей трижды переменился в лице, подбирая в голове ответ, но жрица перебила:

– Не ври хотя бы себе.

Уходя, Шиада плотно закрыла за собой дверь, задавшись вопросом: и впрямь, что за грех совершил Грей, если его искупление столь долго? Ответ не заставил себя ждать.

Спустя еще две луны Грей, недобро покосившись на невестку, наконец сказал:

– Шиада, твоя душа уже проклята и хуже тебе не будет, так будь добра, помоги мне умереть.

– Воздержусь, – вежливо отказала жрица.

– Сама же понимаешь, – рявкнул Грей, – тебе больше не придется ходить за стариком, которого ненавидишь так же сильно, как он тебя.

Жрица, безмятежно возясь со склянками и чашками, кивнула:

– Я понимаю – безусловно, мои умственные способности не столь ограниченны. Смею предположить, они даже превосходят твои. Но это не решает проблемы: если я выполню твою просьбу, Берад через четверть часа раскудахтается, как петух при виде соперника в курятнике. Или, того хуже, назначит мне стражу, заключение, учудит еще какую-нибудь дурь. Так что, дорогой свекор, – женщина заговорила недавними интонациями Грея, – будь добр, сойди в могилу сам.

– Чертова рыжая дрянь! Я ведь предлагаю облегчить себе жизнь!

– Ты предлагаешь мне в клочья разорвать перемирие, которого мы с Берадом достигли большими трудами.

– Дура! – с вызовом бросил старый герцог.

– Мешок с костями, – резюмировала женщина.

– Я приказываю тебе!

– Боюсь, приказывать здесь могу только я.

Грей завозмущался, как никогда за всю жизнь.

– Поговори с сыном. Если Берад одобрит эту затею, я принесу тебе зелье смерти.

Женщина вернулась в спальню и села у окна. Закуталась в шаль – из щелей в стенах тянет. Новая затея свекра – рожденное в муках решение – не шла у нее из головы. Жрица прекрасно знала, что ни о чем подобном Грей с сыном говорить не будет: он оставил роль вестника ей, невестке. Нравится или нет, лучше сказать мужу сейчас, пока конфликт не разросся. Но как о таком скажешь? За утренним чаем, между поглощением лепешки и творога, невзначай бросить: «Ты знаешь, Берад, твой отец попросил его отравить. Ты ведь не против?»

Шиада иронично хмыкнула и отмахнулась. Берад это даже за плохую шутку не примет.

Но в любом случае лучше сказать, нежели дождаться момента, когда она уступит напору старика, а Берад не сможет примириться с фактом. Дурные вести вообще всегда нужно доносить через слово – от слова можно отгородиться, насколько хочется, банально заявив: «Не верю!» – но от дела или вещи, доказывающей его совершенность, не отгородишься. Вот он – аргумент – перед глазами: меч, как символ погибшего воина, стяг в крови в знак разорванного союза, нож и красная лужа – в знак состоявшегося убийства…

А слово надо просто произнести – жрица прогнала непрошеные видения.

Когда Берад вошел в ее комнату, рассыпался в признательности и попытался подарить янтарное колье, Шиада отвела руку с подарком и рассказала о просьбе Грея. Берад заморгал, надеясь, что сейчас проснется и все сказанное женой окажется сном. Но пробуждение упорно не наступало.

– Это… это он сгоряча, – наконец выговорил мужчина.

– Ты сгоряча не просил отравить тебя, когда валялся без сил в лазарете Кольдерта.

– Ну я ведь моложе отца.

Шиада устало вздохнула и – Берад готов был поклясться, что луна сошла с небес! – приблизилась, положила руку ему на щеку и улыбнулась.