Дальше тянуть уже не имело смысла.

В мастерской все произошло, как я и хотел. Сначала мы пили кислое вино, закусывая сладкими конфетами, болтали о том о сем, смотрели развешенные по стенам картины… Ирина пыталась что-то наигрывать на расстроенном рояле, доставшемся нам с матерью в наследство от моего второго отчима — композитора. Затем, расстелив на диване одеяло с розовыми слонами, мы лежали и целовались.

Солнце садилось. В мастерской стоял красноватый полумрак — из-за оранжевых занавесок.

А потом…

Потом наступила ночь. Часы пробили двенадцать. Я погасил свет и зажег свечу.

— Давай послушаем музыку, — предложила Ирина. — Включи радио.

Я включил старенький приемник, и в комнате зазвучали сентиментальные песенки. Ирина стянула через голову свое узкое трикотажное платьице, оставшись в одних кружевных трусиках. Я тоже разделся.

Мы стали танцевать, прижимаясь друг к другу голыми телами.

Ирина, закрыв глаза, склонила голову мне на плечо. Ее каштановые волосы приятно щекотали мою щеку.

— По ночам наши души отправляются в путешествия, — тихо сказала она. — Я только что мысленно побывала в Таиланде.

Ирина засмеялась, но тут же резко оборвала свой смех.

— А вдруг сейчас придет твоя мать?

— В первом часу ночи?.. Зачем ей сюда идти?

— Просто так. Порисовать. Может, на нее вдохновение накатит. И она решит кончить свою картину.

— Вряд ли, — сказал я. — По ночам на нее не накатывает.

— Ой-ой-ой, как остроумно, — иронически произнесла Ирина и начала подпевать звучавшей песенке. — А тебе нравятся ее картины? — спросила она минуту спустя.

— Не особенно, — признался я. — Впрочем, одна нравится. Вон та, у окна.

Ирина, взяв в руки свечу, подошла к картине и стала внимательно ее разглядывать, вслух говоря о том, что видит:

— Дождь, толпы людей под зонтиками. А среди них — фигурка обнаженной девушки. Она вся такая тоненькая, беззащитная…

Мы вновь закружились по комнате.

— Искусство… — хотел было я сказать какую-то очень умную фразу.

— Тс-с-с, — прижала она к моим губам свой пальчик. — Это моя любимая песня.

По радио звучал хрипловатый женский голос, до краев наполненный сладкой горечью. Певица пела на французском языке.

— Хочешь переведу? — спросила Ирина и, не дожидаясь моего согласия, нараспев заговорила: «Если ты покинешь меня, мои ресницы поднимутся из глубины твоего равнодушия, и когда-нибудь, через тысячу лет, ты уколешься о мой последний взгляд…»

— Красиво, — сказал я.

— А ты меня никогда не покинешь? — требовательно заглянула она мне в глаза. — Никогда?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Так.

— Никогда, — ответил я деревянным голосом.

— Не покидай, — жалобно попросила Ирина. — Я тебя люблю.

Меня прямо в жар бросило от этих слов. Я почувствовал себя подлецом. Еще секунда — и я бы ей все рассказал. Упал бы в ноги. Попросил бы прощения. Но…

Я заставил себя вспомнить всю ту боль, которую причинила мне Ирина. Это сразу помогло. Я успокоился.

И снова был готов исполнить задуманное.

Ее зеленые глаза выжидающе смотрели. Я знал, чего она ждала.

— Я тебя тоже люблю, — сказал я.