Хельва задохнулась, и свет перед ней померк: в словах Теоды эхом прозвучал тот же бессильный упрек, которым она постоянно терзала себя. В памяти снова всплыла обжигающая душу картина: взгляд Дженнана, обращенный к ней перед смертью.

— Не знаю, как человек способен все пережить, — устало проговорила Теода. — Наверное, это инстинкт самосохранения заставляет нас не сдаваться, помогает сохранить рассудок и не потерять себя, прибегая для этого к переоценке ценностей. Помню, мне тогда казалось: если я добьюсь такого профессионального совершенства, что мне больше никогда не придется беспомощно наблюдать, как из-за неумелости умирают любимые люди, то неведение, которое порубило мою семью, обретет прощение.

— Но разве ты могла остановить космическую эпидемию? — спросила Хельва.

— Знаю, что не могла, и все равно не могу себе простить.

Хельва мысленно перебирала слова Теоды, и смысл их, как обезболивающий бальзам, изливался ей в душу.

— Спасибо тебе, Теода, — помолчав, сказала она и снова взглянула на женщину. — О чем ты плачешь? — она с удивлением увидела, что Теода сидит на краешке койки, и по лицу ее безудержно струятся слезы.

— О тебе. Ведь ты сама не можешь, правда? Ты потеряла своего Дженнана, а они даже не позволили тебе передохнуть. Сразу дали приказ доставить меня сюда и…

Хельва глядела на Теоду, и ее разрывали противоречивые чувства: недоверие — неужели кто-то еще может понять ее тоску по Дженнану? Удивление — в час своего триумфа Теода думает о страданиях Хельвы… Она чувствовала, как тугой узел боли мало-помалу ослабевает, и вдруг ошеломленно поняла: ее, Хельву, кто-то жалеет.

— Эй, Хельва, проснись, ради Бога, — донесся снизу голос Онро, и она поспешила спустить лифт.

— По какому поводу слезы? Можете не отвечать, — загрохотал он, врываясь в каюту и забирая вещевой мешок из обмякших рук Теоды. Потом ринулся на камбуз. — Не сомневаюсь, что у вас есть причина, только знайте: вся планета ожидает ваших указаний… — Он собрал все банки с кофе, которые ему удалось отыскать, и затолкал в мешок, а те, что не поместились, принялся рассовывать по карманам. Обещаю, что дам вам сколько угодно времени, чтобы выплакаться, но только после того, как вы подробно объясните мне режим терапии. — Он сгреб оставшиеся банки в охапку. — И тогда я предоставлю вам свою жилетку.

— Моя тоже в ее распоряжении, в любое время дня и ночи, — не совсем уверенно вставила Хельва.

— Ты понимаешь, что говоришь? — насмешливо спросил майор. — Разве у тебя есть жилетка?

— Она все прекрасно понимает, — решительно возразила Теода, но Онро уже тащил ее по направлению к шлюзу.

— Скорее, Теода, нас ждут.

— Спасибо тебе, дорогая, — пробормотала Теода, оборачиваясь к Хельве. Потом стремительно отвернулась и позволила Онро затолкать себя в кабину.

— Нет, Теода, это я должна тебя благодарить, — сказала Хельва ей вслед. — Мне так недоставало слез, — тихо добавила она про себя.

Машина стремительно понеслась по направлению к больнице. Хельва видела, как Теода помахала ей рукой. Она знала: Теода поняла все то, что осталось невысказанным. Пыль, поднятая экипажем, еще не успела осесть, а Хельва уже отправила на Регул сообщение: «Задание выполнено. Возвращаюсь на базу».

Потом, как феникс, восставший из горького пепла сточасовой скорби, Хельва взвилась на ослепительном хвосте топливных газов и устремилась вперед — навстречу звездам и исцелению.

3. КОРАБЛЬ, КОТОРЫЙ УБИВАЛ

Каждый мельчайший синапс заключенного в капсулу тела Хельвы вибрировал от негодования: ну почему Центральные Миры снова позволяют себе такое самоуправство!

— И это у них называется срочно, — в бессильной ярости проворчала она, обращаясь к своей товарке 822 по внутреннему межсудовому каналу, который не мог прослушивать даже Ценком.