Боже. Господи Боже. Это же не месячные. Это же Ниагарский водопад.

Она вдруг испугалась, испугалась не на шутку, и тут же приказала себе не быть идиоткой. Она вошла в состояние забытья и выкопала такую яму, какой гордились бы 4 здоровых мужика… она, слабая женщина, по силе 1/25 или 1/30 от них. Вполне естественно, месячные стали сильнее. Все было в порядке — слава Богу, что ее не скрутили такие же сильные, как излияния, боли.

— О, какие мы сегодня романтичные, Бобби, — подумала она и коротко жестко рассмеялась.

Все, что ей было нужно сейчас, — это хорошенько отмыться: душ и смена белья как раз будут кстати. Осталась лишь одна небольшая проблемка в неоднозначном, озадачивающем мире, ведь так? Так. И никаких больших проблем.

Она снова застегнула штаны, не заправляя блузку — зачем пачкать и ее, хотя, видит Бог, она была и не от Диора. Ощущение липкой влажности внизу живота при движении заставляло ее морщиться. Боже мой, до чего необходимо помыться. Как можно быстрее.

Ни вместо того, чтобы подняться по склону до тропинки, она направилась обратно к предмету в земле, притягиваемая им. Питер опять взвыл, и мурашки пробежали опять. Питер, заткнись ради всего святого! Раньше она никогда не кричала на пса — не кричала по-настоящему, — но проклятая собачонка подталкивала ее к восприятию себя как объекта для исследования. Условный рефлекс — гусиная кожа на собачий вой вместо выделения слюны на звонок, но принцип один.

Стоя у своей находки, она забыла о Питере и в изумлении разглядывала ее. Через некоторое время Бобби протянула руку и дотронулась до предмета. И опять почувствовала эту волнующую вибрацию — она прошла через ее руки, а затем исчезла. В это мгновение ей показалось, что она дотрагивается до корпуса какой-то очень мощной машины. Металл был таким гладким, что казался намазанным жиром, и складывалось впечатление, что его следы должны остаться на руках.

Женщина сжала кулак и легонько ударила суставами пальцев по предмету. Он отозвался неясным глухим звуком, похожим на звук, издаваемый при ударе кулаком по толстому обрубку красного дерева. Немного помедлив, она достала из кармана отвертку и виновато, как вандал, провела острием по металлической поверхности. Металл даже не поцарапался.

Андерсон заметила еще кое-что, но это могло оказаться оптическим обманом. Во-первых, металл, казалось, утолщался сверху к тем краям, которые уходили под землю. Во-вторых, верхняя обнажившаяся часть казалась слегка закругленной. И обе эти вещи — если они были верны — побуждали к мысли, одновременно удивительной, нелепой, ужасающей, невероятной… в то же время обладающей конкретной сумасшедшей логикой.

Она пробежала пальцами по гладкой поверхности металла и отступила. Какого дьявола она оглаживает эту забытую богом вещь, в то время как из нее по ногам хлещет кровь? Но нелады с месячными станут волновать ее в последнюю очередь, если то, о чем она начала догадываться, окажется правдой.

Лучше позови кого-нибудь. Бобби. Прямо сейчас.

Я позову Джима. Когда он вернется.

Точно. Позови поэта. Великолепно. Тогда можешь обратиться и к ее святейшеству Луне. А, может, и к Эдварду Горею и Гэхену Уилсону, чтобы они запечатлели все на холсте. И пригласи парочку-другую поп-групп, и мы устроим здесь настоящий долбанный Вудсток-1988. Уймись, Бобби. Вызови полицию.

Нет. Сначала я хочу поговорить с Джимом. Хочу увидеть его. Рассказать ему обо всем. А пока я еще немного покопаю здесь.

Это может оказаться опасным.

Да. Не только может, но является опасным — разве она не почувствовала это? Разве Питер не почувствовал это? Было кое-что еще. Спускаясь по склону от тропинки сегодня утром, она буквально наступила на дохлого бурундука. И хотя запах, который ударил ей в нос, свидетельствовал, что зверек мертв по крайней мере уже два дня, мухи вокруг него не вились.