— Так что ты хотел сказать? — спросил Паттерсон после их ухода.
— Я хотел узнать, что стало с остальными.
— С кем?
— С Дориком?
— Умер.
— А Фред Мур?
— Умер.
— Уильям Мур?
— Умер.
— Черт побери! А Кеннеди?
— Жив и здоров.
— Да не может быть? Значит, ему удалось замести следы?
— По-видимому.
— И он вне подозрений?
— Похоже на то. Он все время на свободе.
— А где он теперь?
— Стоит где-нибудь на посту… Точно не скажу.
— Ты не мог бы узнать?
— Нет. Нельзя уходить с поста. А впрочем, зачем тебе Кеннеди?
— Поговорю с ним, поскольку тебя мое предложение не устраивает.
— А ты полагал, что я пойду на это? — запротестовал Паттерсон.— Думаешь, я буду помогать патагонцам, чтобы всех нас перерезали?
— Не бойся,— возразил Сердей,— они не тронут своих друзей. Наоборот, выделят нам долю после захвата города. Так мне обещали.
— Хм,— недоверчиво произнес Паттерсон.
Тем не менее он заколебался. Отомстить остельцам и вместе с тем поживиться за их счет показалось ему очень заманчивым… Но довериться на слово дикарям!… И осторожность победила еще раз.
— Все это пустые слова,— решительно сказал ирландец.— Даже при всем желании ни Кеннеди, ни я не сможем пропустить сразу пятьсот человек.
— Это и не нужно,— возразил Сердей,— достаточно пропустить пятьдесят, даже тридцать. Пока первые будут сдерживать натиск либерийцев, остальные успеют пройти.
— Пятьдесят, тридцать, даже десять — слишком много.
— Это твое последнее слово?
— Первое и последнее.
— Значит, нет?
— Нет.
— Что ж, все ясно,— сказал Сердей и начал отползать к реке. Но тотчас же остановился и, взглянув на Паттерсона, добавил: — А знаешь, ведь патагонцы могут заплатить.
— Сколько?
Этот вопрос как будто сам собой сорвался с губ Паттерсона. Сердей снова приблизился.
Тысяча пиастров! В прежние времена эта сумма, хотя и довольно крупная, не потрясла бы воображение ирландца. Но наводнение отняло у него все, и за год напряженного труда ему едва удалось скопить какие-то несчастные двадцать пять пиастров, составлявшие теперь все его богатство. Конечно, в дальнейшем оно будет возрастать быстрее, для этого есть немало возможностей. Труднее всего (он знал это по опыту) сделать первое накопление. Но тысяча пиастров! Получить сразу сумму, в сорок раз превышающую полуторагодичный заработок! Не говоря о том, что, может, удастся сорвать с индейцев еще больше… Ведь при каждой сделке полагается поторговаться…
— Не так уж много,— бросил он пренебрежительно.— За дело, в котором приходится рисковать своей шкурой, надо взять не менее двух тысяч.
— В таком случае, спокойной ночи! — ответил Сердей, делая вид, что удаляется от часового.
— По крайней мере полторы тысячи,— невозмутимо продолжал Паттерсон.
Теперь он почувствовал себя в своей стихии — стихии торга. В этой сфере он обладал большим опытом. Независимо от того, что продавалось — товар или совесть,— дело сводилось к купле-продаже, которые подчиняются определенным незыблемым законам, в совершенстве изученным Паттерсоном. Известно, что продавец всегда запрашивает, а покупатель сбивает цену. Они начинают торговаться и договариваются до настоящей стоимости. |