— Если у меня нет такого права, я беру его сам,— отпарировал Дорик.— Стоит ли жить на необитаемом острове, чтобы подчиняться какому-то деспоту!

Деспоту?! Нашелся человек, который обвинил его в деспотизме!

— А что, неправда? Ведь этот господин привык повелевать,— вмешался Фред Мур, подчеркивая последние слова.— Он — не ровня всем остальным. То приказывает, то запрещает. Уж не король ли он на этом острове?

Они подошли ближе.

— Кеннеди не обязан никому подчиняться,— продолжал Дорик своим резким голосом,— и, если пожелает, снова займет свое место в команде «Джонатана».

Кау-джер не отвечал. Противники придвинулись к нему. Он сжал кулаки.

Неужели придется применить физическую силу для самозащиты? Конечно, он не боялся таких врагов. Их было всего трое. Могло быть и десять. Но какой позор, что мыслящее существо вынуждено употреблять для защиты те же способы, что и животное!

Однако крайним средством воспользоваться не пришлось. Родс и Хартлпул уже спешили к своему другу, готовые поддержать его. Тотчас же Дорик, Мур и Кеннеди ретировались.

Кау-джер с грустью посмотрел им вслед. Вдруг со стороны реки раздались громкие возгласы. Друзья бросились на шум и увидели большую толпу. Почти все эмигранты высыпали на берег. Людской водоворот завихрялся и передвигался с места на место. Что могло вызвать такое возбуждение?

Серьезного повода, конечно, не было. А если и был, то настолько незначительный и всеми за давностью времени забытый, что ни одна из сторон не могла его точно припомнить.

Все началось еще шесть недель тому назад — причиной ссоры послужила какая-то хозяйственная мелочь, которую одна женщина одолжила другой, а эта последняя утверждала, что все вернула. Кто же был прав на самом деле? Неизвестно. Слово за слово, обе женщины кончили тем, что стали до изнеможения поливать друг друга сильнейшей бранью. Через два дня спор возобновился, причем страсти накалились, так как в дело вмешались мужья. Все уже забыли, что послужило причиной ссоры, но злоба осталась. И, повинуясь этому чувству, только из одного желания сделать гадость другому, все четверо участников стали обвинять друг друга в самых страшных грехах, осыпать нелепыми подозрениями, нередко выдуманными, якобы имевшими место в далеком прошлом. Чем более жестоким и безобразным было обвинение, тем большее удовольствие доставляло оно тому, кто его придумал, и похоже было, что каждый гордился тем злом, которое изливал на окружающих. «Ах так! А я?… Вы же видели, когда я ему это сказал…» — Эти слова нередко можно было слышать еще много дней спустя после начала ссоры.

Перепалка несколько утихла, но языки все еще не замолкали. На глазах своих сторонников обе партии начали поносить друг друга, сила оскорблений всё время росла, от обычных уничтожающих выражений они перешли к злословию и просто клевете. Все это, многократно повторенное специально для того, чтобы заинтересованные стороны как можно сильнее прониклись нанесенными друг другу оскорблениями, послужило толчком к настоящей буре. Мужчины дали волю рукам, и один из них потерпел поражение. Назавтра сын побежденного захотел отомстить за отца, в результате чего произошло еще одно сражение, более серьезное, чем предыдущее: обитатели обоих домов, в которых жили сражающиеся, не могли преодолеть желания участвовать в ссоре.

Развязав таким образом войну, обе враждующие стороны стали вести активную пропаганду, вербуя себе сторонников. Теперь уже большинство эмигрантов разделилось на два лагеря. По мере того как «армия» становилась все многочисленнее, масштабы спора разрастались. Никто уже и не вспоминал о причине, а безуспешно обсуждался вопрос: какой маршрут следует избрать по прибытии долгожданного корабля — отправиться в Африку или вернуться в Америку? Мнения не совпадали. Каким же извилистым путем дошла до этой темы обычная ссора, начавшаяся из-за пустяка? Это непостижимая тайна.