– Отвали, – я чуть слышно вздохнула.

Шарканье старушечьих ног стихло – значит, притаилась, как партизан, возле моей двери.

– Нинка, гарпия, всю квартиру прокурила, прошмандовка!

Я представила, как бабка трясет кулаком в мою сторону. Пусть грозит, жалко что ли… Лишь бы опять на двери пакость рисовать не стала, гробы там всякие, кресты. Тяжело потом все это дело отмывать, да и неприятно до жути. Откуда у бабки такая краска? Воняет мерзко и въедается так, что не отдерешь. С довоенных лет хранит, что ли? А дверь моя и мне её жалко. Но даже выходки соседки, мелочи по сравнению с тем, что творилось у нас в приюте.

После того как меня вместе с остальными одногруппниками торжественно и с почестями выставили из детского дома – ибо совершеннолетние, нечего есть казенные харчи, – я пребывала в состоянии эйфории. Свобода! Теперь я принадлежала самой себе, а не стае малолеток. Детские банды – самые беспощадные, самые жестокие. Принцип выживания у стаи один – нападать всем скопом, как это делают шакалы, и рвать на части без сострадания. И никто из взрослых не заступится, ни у кого не появляется желания помочь. Кому нужны брошенные щенки? Вот и приходилось молча переносить все унижения. В детских бандах жестоки все: и ребята, и девчонки.

У меня была подруга… Была… Чем Олеся не приглянулась Люське, мне до сих пор непонятно. Впрочем, теперь это уже неважно. Леси нет, и я никогда больше не услышу её звонкий смех. Люська, будучи старше нас на два года, считалась в детском доме «центровой», то есть главной. Любимым её занятием было издеваться над теми, кто не мог постоять за себя, дать сдачи. Мою подругу она откровенно ненавидела и старалась при любой возможности причинить ей боль.

До выпускного Олеся не дожила – повесилась в туалете, не выдержав издевательств. Я ревела месяц, не меньше. В душе бушевал ураган ненависти и желания разорвать Люську руками, зубами. Унизить ее точно так же, причинить боль в сто раз сильнее. И осознание собственного бессилия вызывало еще большую злобу. Безнадежность стальным ошейником перехватывала горло, мешая дышать. Безнадежность…

Многие из моих знакомых находили выход из этого состояния в алкоголе и наркотиках. Как и остальные в стае, я тоже пробовала и то, и другое. Врать не буду, эффект поначалу понравился, но что-то внутри потребовало прекратить подобные эксперименты. В принципе, примеры, чем все это заканчивается, были перед глазами. Когда от передозировки умерли Валерка и Генка, мне стало жутко. Их скрюченные тела покидали в труповозку, словно мешки с картошкой, и увезли в неизвестном направлении. Думаете, проводилось следствие? Черта с два! Кому нужны брошенные щенки?

За дверью послышалось шарканье рваных тапочек. Это означало одно – баба Нюша ушла к себе в комнату, не дождавшись от меня ответной реакции.

«Когда всё это закончится?» – я закусила губу.

Прозвенел будильник, радостно сообщая, что пора вставать на работу.

– Не угадал, родной, уже давно никто не спит.

Старенький потертый халат лежал на стуле, стоящем рядом с кроватью. Добра у меня не много – шкаф, кровать, старый раздолбанный стол и единственный стул. Оглядев свое скромное жилище, я в очередной раз подумала, что неплохо бы переклеить обои. Эти, старые и засаленные, местами выцветшие, начали лопаться в швах и расходиться. Только где денег на ремонт взять? Если только занять или кредит оформить. Но отдавать все равно придется, а чем? Мне на еду и одежду едва хватает.

Приоткрыв дверь и оглядев коридор, я прошмыгнула в туалет. Очень не хотелось пересекаться с Нюшкой. Проскочить в ванную незамеченной мне тоже удалось, зато на кухне поджидала засада. Бабка решила не упускать момента и обрушилась на меня по полной программе. Первым делом она перекрыла путь к отступлению своим необъятным задом.