Гримкель Черная Борода появился, когда все семь фьялльских кораблей уже были вытащены на мерзлый песок. С конунгом квиттов пришло мало людей, не больше десятка. Бросив на него один взгляд, Асвальд понял, что Гримкель знал об их приезде, но старается изобразить недоумение. Его невзрачное лицо в окружении черных волос и бороды казалось особенно бледным, рот беспокойно подергивался, глаза бегали из стороны в сторону. Полы коричневого суконного плаща были мокрыми, как будто их окунули в лужу. Короче, вид такой же жалкий, как и у всей державы квиттов.

Асвальд стоял на песке перед кораблем, расправив сутулые плечи и уперев руки в бока. На его лице застыло то надменное выражение, за которое его не любили, и смотрел он на квиттинского конунга с явным презрением.

– Приветствую тебя, приветствую, Асвальд сын Кольбейна! – торопливо заговорил Гримкель, не дойдя еще шагов десяти. – Если бы я знал, что ко мне плывут такие важные гости, то не заставил бы тебя дожидаться ни единого мгновения! Клянусь Волчьим Камнем!

«Врет! – уверенно отметил про себя Асвальд. – Знал. И ждать заставил нарочно. Уже клянется Волчьим Камнем в заведомой лжи. Этот их камень теперь только для наковальни и годится».

Не спрашивая, зачем приплыли фьялли, Гримкель конунг повел нежеланных гостей в усадьбу. Дружины всех семи кораблей не могли там разместиться, и Асвальд послал большую часть в Железный Пирог и Двор Хейнингов, взяв с собой только вождей и свою собственную дружину. С таким окружением он гораздо больше чувствовал себя здесь конунгом, чем бледный Гримкель. Да уж, хорошо быть победителем и плохо быть побежденным! Сольвейг сказала бы, что судьба переменчива и никто не знает, что случится завтра.

Вспомнив о девушке, Асвальд попытался смягчить надменное, чуть ли не брезгливое выражение своего лица, но получилось плохо – Гримкель конунг и все его люди не вызывали в нем уважения ни на единый пеннинг*. Ведь он задает пустые вопросы о погоде в пути не из учтивости и радушия, а только из желания оттянуть неизбежное. И дружелюбие его – притворное до тошноты. Понятно, почему горячий и прямодушный Хродмар приехал отсюда такой злой: всякая ложь была ему отвратительна.

Усадьба Лейрингов оказалась полна народу. В больших усадьбах всегда зимует множество торговых гостей, но сейчас тут вовсе не ощущалось присутствия хозяев. Ворота стояли нараспашку, запах навоза из хлева сбивал с ног, кругом щепки, всякий мусор, битая посуда, сломанная волокуша валяется полозьями кверху. Проходя через двор, Асвальд брезгливо кривился и подбирал полы плаща.

Внутри хозяйского дома было не многим лучше. В сенях храпела какая-то пьянь, из кухни несло густым запахом рыбной похлебки с чесноком. Двери спальных покоев стояли открытыми, изнутри доносились выкрики, дробный стук бросаемых на доску игральных костей, смех, проклятия. Кто-то бранился, рядом кто-то торговался и клялся пастью Змеи Мидгард* (значит, из племени грюннингов или граннов). В переходах толпился народ, несколько раз Асвальд едва не споткнулся о разложенные мешки и даже о баранью тушу. Тьфу!

При виде хозяина с фьяллями люди расступались, но многие, бросив лишь один равнодушный взгляд, снова принимались за свои дела. Торговых гостей не касались отношения квиттинского конунга с победителями-фьяллями. Слава Светлым Асам*, война закончилась, по морям снова можно ходить почти спокойно. Более или менее, как всегда.

В гриднице, слава Тору, торговой и бродячей швали не было: здесь суетились женщины, развешивая по стенам потрепанные ковры (хорошие тоже ушли на уплату первой дани, и у самого Асвальда в Висячей Скале имелся ковер здешней работы).