— Совсем ничего? То есть, она и правда была пустая?

Он кивнул.

— Но он же… я помню, что он говорил, что там подарок.

Он снова кивнул. Я все никак не мог понять, в чем дело. Не мог уловить смысла.

— Хочешь сказать, это было что-то вроде шутки? Он хотел над кем-то подшутить?

— Я не знаю… Просто… просто в коробке ничего не было.

Он посмотрел на меня так, словно не мог понять, почему я не понимаю. Пустая и все. Что тут непонятного?

Я дал ему поспать. Последнюю ночь в своей комнате.

Я говорил, что после все произошло очень быстро, хотя тогда все это едва ли казалось быстрым. Через три недели мой сын мило мне улыбнулся и впал в кому, а потом умер за каких-то тридцать два часа. Потом и девочек вывезли в коридор. Кларисса ушла третьего февраля, а Дженни — пятого.

Сьюзен, моя жена, продержалась до двадцать седьмого.

И все это время, все эти недели, каждый день мотаясь в больницу, работая, когда мог и когда могу сейчас, и когда меня, сочувствуя, отпускают с работы, если не могу, и когда еду в поезде из Раи до Сити и из Сити до Раи, я ищу его. Я заглядываю в каждую машину. Я хожу туда-сюда, ведь он может слезть на одну остановку раньше или позже. Я не хочу его упустить. Я теряю вес.

О, я ем. Не так хорошо, как обычно, но ем.

Но я должен найти его. Чтобы узнать то, что узнал мой сын, что он передал другим. Я знаю, что и девочки знали, что он передал им это той ночью в их комнате — какое-то ужасное знание, что-то страшное. И почему-то я думаю, наверное потому, что Сьюзен всегда была детям ближе, чем я когда-либо мог стать, что она тоже это знала. Я уверен.

Я уверен, что меня спасло мое внутреннее одиночество, и теперь это преследует меня, заставляет блуждать по коридорам вагонов пригородных поездов в надежде найти его — его и его проклятый подарок, его коробку.

Я хочу знать. Только так я могу стать им ближе.

Я хочу видеть. Я должен видеть.

Я голоден.

Нилу МакФитерсу.