Слегка озадаченный, я пригласил «товарища лынтинанта» в кабинет и, сделав подобающее ситуации выражение лица, спросил:

— Чем обязан, товарищ лейтенант?.. Ей-богу, секретов врагам не выдавал. Скажу честно, — прошептал я, наклонившись к его уху, — последнее, что продал, это данные о форме танкового катка! Сообщил американцам, что он на наших танках круглый! Но ведь это давно было… да и сознался добровольно. Мне ведь это зачтется, та-а-ищ лейтенант?

— Вы можете серьезно относиться к разговору, или мне вас повесткой приглашать надо? А то балагурите что-то не по месту… Сейчас вам, доктор, совсем невесело станет.

После этого лейтенантик вытащил свою папочку и стал деловито, очень неторопливо раскладывать на столе бумаги, изредка бросая на меня значительные взгляды. Что греха таить, мне стало слегка не по себе, появилась некоторая тревога и неудобство под ложечкой. Мало ли что?

— Значит, так! Мне, гражданин, надо вас допросить по поводу… — Но тут я невежливо перебил его, ибо, работая судебно-медицинским экспертом и общаясь с юристами, уже знал, когда и кого допрашивают, а когда опрашивают:

— С чего вдруг вы меня допрашивать собрались? Я что, обвиняемый? У вас уголовное дело? Предъявите обвинение и допрашивайте, а если нет — то я имею полное право вас отправить на… тоже на три буквы, но это будут вовсе не те буквы, что гордо красуются на вашем удостоверении.

— Что вы себе позволяете?!! — буквально завизжал лейтенант, и лицо его стало красным, как корочка удостоверения. — Да я вас… да мне ничего не стоит… вы не представляете…

— Слушай, лейтенант, успокойся, — примирительно сказал я, — давай тихонько поговорим и выясним все, что ты хотел. А то устроил здесь камедь с бумажками, допросами… Ты меня, как я понимаю, можешь только опросить по тому или иному эпизоду, свидетелем которого я, видимо, невольно стал. Так ведь? А я — вправе отказаться давать эти объяснения, так?

— Может, и свидетелем гражданин, а может, и обвиняемым, — успокаиваясь, многозначительно процедил посетитель.

— Ну ладно, ладно, сейчас опросишь меня, как хочешь… а пока давай, лейтенант, для знакомства, выпьем по стопочке, а? А то вчера мы слегка гульнули с ребятами… вот организм и просит. А твой организм как? Согласен он принять рюмашку?

— Я на работе не пью! — с брюзгливым выражением лица ответил он. — Да и вам не советую! Согласно решению Политбюро и лично товарища Горбачева у нас…

— Да, ладно тебе! — примиряюще ответил я и полез в сейф. — Я капельку… А товарищу Горбачеву мы, так и быть, не скажем, хорошо?

Потом, приводя в порядок мысли, я за пять минут совершил до боли знакомый ритуал наливания-разведения-вдоха-выдоха-запивания-смахивания скупой слезы, выданной организмом, в ответ на совершенное над ним насилие. Все это время лейтенант сидел с каменным и слегка презрительным выражением лица.

— Ну, так в чем дело? — спросил я, выравнивая дыхание. — Какие у вас вопросы ко мне, товарищ лейтенант?

— Значит, так, гражданин… Вы в пятницу вечером проезжали на мотоцикле, — и он назвал место, где я должен был проезжать. Я задумался на минутку и сказал:

— Да, вроде проезжали. Мы с приятелем ездили на рыбалку, а что такое?

— …и вы останавливались около стелы с названием нашего города?

— Ну… останавливались! Колесо у мотоцикла прокололось, меняли.