Она мельком услышала конец фразы в разговоре генерала де Саладо и вице-губернатора Боргеньо:

— Все было бы спокойно, если бы не это проклятое логово пиратов на Ямайке с их адмиралом, отродьем сатаны…

Мерседес резко отвернулась и уставилась в окно. Невидящими от набежавших слез глазами смотрела она на веселую процессию с факелами, которая двигалась из Маламбо.

Бедный Давидо! Как ужасно, что он лежит, то задыхаясь от жары, то дрожа от холода, на охапке соломы в вонючей камере под землей, в которой во время прилива всегда проступает вода. Иногда Мерседес боялась, что он так и не поправится от лихорадки, которая схватила его после первого допроса.

В усеянном бриллиантами платье, от которого шел дурманящий запах духов, она бросилась в свою комнату, упала там на колени перед изображением Божьей Матери из слоновой кости и золота и горячо взмолилась, чтобы дом Давидо Армитедж был избавлен от дальнейших мучений.

В действительности Дэвид Армитедж только сейчас постепенно начинал понимать, какими изощренными методами действовала священная инквизиция. По слухам, он знал, что пленники, которых обвиняли в ереси, могли получить отпущение грехов в зависимости от их значимости и размеров выкупа, который они выплачивали в виде добровольного дара святой церкви.

То, что еретик, к тому же англичанин и, что более важно, один из людей этого чудовища Моргана, ухитрился прожить в заключении больше года, было просто поразительно. Дэвид не был дураком и быстро сообразил, что только его общепризнанное искусство врача, которое так ценилось в этой богатой на эпидемии стране, давало ему возможность выжить при условии, что сохраняется хотя бы слабая надежда на то, что он когда-нибудь примет католичество.

Да, брат Иеронимо оказался умен и терпелив. Вначале Дэвиду пришлось выслушать истории менее удачливых подозреваемых — и худшим из них был португальский капитан, у которого нашли кальвинистский трактат.

Потом, одним унылым серым утром, он предстал перед религиозным трибуналом, главный судья которого, казалось, отнесся к нему с участием. Этого несчастного еретика, сообщил он своим товарищам, нельзя обвинять в его заблуждениях, потому что он был так воспитан. Конечно, обвиняемый, человек незаурядного ума, скоро поймет, что он может спасти свою душу только с помощью церкви, основанной святым Петром.

И Дэвид понимал, что не случайно сегодня, как и в другие праздничные дни, его перевели из его затапливаемой приливом каморки в более удобную и просторную камеру, зарешеченное окно которой выходило на Плаца Майор, которая в этот новогодний вечер была запружена толпами счастливых, веселых, беззаботных людей.

Держась ослабевшими руками за решетку, виргинец постарался не обращать внимания на несколько приступов дрожи и продолжал во все глаза смотреть на этих сытых людей, которые хохотали над проделками фокусника и его помощников.

Повсюду, куда падал взгляд запавших глаз пленника, пылали яркие факелы и свечи. Дразнящие запахи от вкусных блюд, запах приправ, лука и перца проникали к нему сквозь прутья решетки; мелодичный звон бубнов смешивался со звуками гитары. С улицы Санто-Доминго доносились громкие голоса негров, которые распевали странную смесь из своих и исконных песен Иберийского полуострова. Дэвид остро почувствовал себя в положении лисицы, у которой «видит око, да зуб неймет».

Рыбак Тома, который случайно взглянул вверх, когда проходил мимо тюрьмы, заметил за решеткой бледное небритое лицо.

— Бедняга так плохо выглядит. Дай-ка мне тортилью.

Свирепая ярость исказила лицо Пепиты:

— Ты рехнулся, Тома? Это же английский врач, известный еретик.

— На пути на Голгофу Иисусу Христу помог только один человек.