– Я тоже помню годы, проведенные при храме Шамбеже. Я был молод, а молодость – пора страстей. Каким образом Талел будил сердца учеников? Не сомневаюсь, что Черный знал множество оригинальных способов…

– Не твое дело.

Вазак отвернулся. Толстяк боялся, что лицо выдаст его. Иногда он полагал, что оригинальные способы Талела превращали сердца учеников в козий сыр – ноздреватый, пористый, текущий мутной слезой. Тот сыр, чей запах – удовольствие для знатоков, и вонь для большинства. Искусник Талел был неутомим, орудуя страхом и ужасом, ужасом и страхом. Могилы, откуда несся тихий шепот. Мертвецы, желающие тебя. Крысы с лицами родных и близких. Ласки, от которых выворачивало наизнанку. Пытки, которых ждешь, как праздника. И наступала ночь откровения, когда ученики начинали путать страх с доверием, а ужас с блаженством. Все в мире теряло краски, кроме извращений, обернувшихся счастьем. Фундаментом они ложились под заново возведенную башню души ученика. Ты становился некромантом, и обратного пути уже не было.

– Не твое дело, – повторил Вазак.

– А вот я все помню до мелочей, – улыбнулся Амброз. – И не смущаюсь говорить об этом вслух. Н'ганга обращался со мной, как с деревом. Ломал ветки, сдирал кору. Мучил жаждой. Строгал, пилил, рубил топором. Копошился древоточцем в стволе. Долбил клювом дупло за дуплом. Червем грыз мои корни. Не было воспоминания, куда бы не вгрызся Шутник! Он причинял мне боль, и требовал, чтобы я творил чары. «Запоминай! – говорил Н'Ганга. – Запоминай руны и заклинания, пассы и имена! Но в первую очередь запоминай боль и избавление от боли. Восторг, любовь, ненависть. Чувства, которые в тебе. Без них не существует чар…» Знаешь, что он сказал мне однажды?

– Что?

– Вся наша магия – чувственная, сказал он. Это страсть, а может ли страсть быть разумной? Заклинания и пассы – для мага это лишь инструмент. Способ восстановить в душе сложный, уникальный сплав чувств, который в итоге рождает волшебство. Пережить его заново, и сотворить чудо. Магия – искусство выстроить требовательный всплеск души. А все остальное делает кто-то другой…

– Чистая правда, – мимо воли подтвердил Вазак.

– Пробовал ли ты колдовать всухую, без чувственной подкладки?

– Да.

– И как?

– Никак. Слова и знаки теряют власть. Проще носить воду в решете. Но стоит мне вернуть мертвеца к жизни…

– Мертвеца?

– Я говорю о чувствах, испытанных мной в дни ученичества. О чувствах, которые сопровождали мой первый опыт пробуждения трупа, или разверзания могилы…

Толстяк содрогнулся. Так содрогается любовник, изливая семя; так дрожит смертник на эшафоте.

– Мертвец восстает в моем сердце, – подвел итог Вазак. – И каждый пасс вновь наливается силой. Помню, Талел водил нас смотреть мистерии храма Митры. Великого бога представлял Дантон XIV, наследник знаменитой актерской династии. Талел сказал, что все Дантоны вот уже который век свято блюдут канон. Их Митры – идентичны. Костюм, движения; тембр и тон. Паузы, жесты. Количество шагов, сделанных навстречу публике. Это бессмертие, сказал Талел Черный. Копируя форму, Дантоны год за годом пробуждают в себе те чувства, которые испытал Дантон I, воплощая божество. Всякий раз музыка их сердец в точности совпадает с исходным оригиналом. Маги и площадные фигляры – родные братья. Учитесь, пока не поздно. «Так что же? – спросили мы, ученики. – Выходит, руны и заклинания на деле не нужны?» Нужны, ответил Талел, и, клянусь, звук его голоса на миг прервался. Наши знания необходимы, но не достаточны. Без чувств они – ничто.