Но Трувор молчал. Может, ждал, чем я еще его порадую. Или прикидывал, стоит ли бросить мне вызов?

Он куда лучше держал себя в руках, Трувор Жнец. И думал не о том, сможет ли он меня убить, а о том, что будет после. Возможно, он мыслил сейчас не как оскорбленный воин, а как настоящий вождь? Когда я обвинял его в том, что он торгует кровью своей родни, я ведь знал, что это ложь, которая лишь выглядит правдой, если взглянуть на нее под определенным углом. Можно убить меня. Можно перерезать всех нас. Не сомневаюсь, что сотне варягов это вполне по силам, несмотря на моего Волка, моих берсерков и снайпера-лучника Бури. Однако очень возможно, что наша смерть не пройдет незамеченной. Что слух о ней пойдет дальше, до самого Сёлунда. А ведь там, далеко-далеко, но все равно за моей спиной маячит жуткая тень дракона. Ивара Рагнарсона по прозвищу Бескостный. И если допустить, просто допустить такую возможность, что из-за моей смерти дракон обратит свой жуткий взгляд на маленькую Ладогу-Альдейгью…

– Вижу, ты хочешь убить, – ровно произнес я. – Что ж, попробуй. Не бойся. Я, как хёвдинг, объявлю поединок чистым. Иначе вам придется убить всех, а я не хочу крови моих людей. Да и твоих – тоже. Это ведь ты, Трувор, торгуешь кровью родни. А Ольбард, Руад, Рулаф и остальные – они остались прежними. Такими же, как в те времена, когда мы бились в одном строю. И я не хочу их смерти.

– А я, по-твоему, хочу?

Все-таки изумительное у Трувора самообладание.

– Не хочешь, – согласился я с улыбочкой. – Разве что за их жизни предложат хорошую цену. Тогда – другое дело.

Я подумал: вот сейчас он сорвется. Уловил боковым зрением движение Свартхёвди, его волчью ухмылку. Я могу сколько угодно объявлять поединок чистым. Для Медвежонка это – пустые слова. Он – берсерк. Он – воин Одина. Там, в Скандинавии, все знают: берсерку плевать на слова «чистый от мести». Есть лишь один закон, который чтит Воин Одина: я убиваю, когда хочу! Самого желания вполне достаточно.

Ух как Трувору хотелось дать выход ярости! Однако он догадывался: вызови он меня сейчас и убей, мои берсерки порвут его, наплевав на слова.

Я не смотрел на Хавгрима, но знал, что он тоже ухмыляется. Я всех убедил, что Трувор – недостойный человек, который нас обманул. Теперь каждый из моих хирдманов хочет его крови. Ну, кроме монаха.

А я? Хочу ли этого поединка я?

Да, хочу. Рюрик желает войны? Он ее получит. И первой ее жертвой станет его самый верный сподвижник. Здесь и сейчас. Один на один. Если придет мой Волк, у меня будут неплохие шансы. А если не придет…

Обожравшийся на пиру, отяжелевший от пива, вдобавок порядком разозленный Трувор, на котором сейчас даже кольчуги нет, это куда менее опасный противник, чем Трувор Жнец, заранее подготовившийся к хольмгангу.

«А ты и впрямь хочешь его убить? – спросил я сам себя. – Не Рюрика, Трувора?

И понял: нет, не хочу. Рюрика – да, Трувора – нет. Поединка хочу, но не смерти варяга. Так что даже если он сейчас примет вызов, то я постараюсь не только остаться в живых сам, но и оставить в живых Трувора. Ну, а если не выйдет, тогда старшим над варягами станет Ольбард. И с ним будет намного проще, чем с Трувором, потому что Ольбард Синеус не будет так рьяно играть на одной стороне с Рюриком. Да что там… Я вообще не понимаю, почему Трувор так держится за Рюрика. Даже тех варягов, что сейчас в Ладоге, хватит, чтобы скинуть с престола и Рюрика, и Гостомысла разом. Кто им помешает? Ульфхам Треска с дюжиной верных данов и полусотней салажат? Боярское ополчение? Смешно! А ведь Труворова дружина – это лишь часть варяжской силы, и, склонен думать, далеко не самая большая. Откуда же эта непонятная преданность?

Ну да примем ее как факт.