Мы встретились с противником на выбранном им поле боя, применили нашу новую тактику и нанесли ему тяжкое поражение. Мы понесли серьезные потери, но наиболее сильно пострадала только пехота Линергеса и летучие отряды Йонга. Цена победы была вполне приемлемой.

Теперь путь на Полиситтарию был открыт. Мы перестроились на дальней опушке леса и приготовились двигаться дальше.

На следующее утро я наконец получил очередное письмо от Маран.

"Мой драгоценный муж,

Ты не представляешь, как мне стыдно, что я так долго не писала тебе. У меня нет никаких оправданий кроме того, что смерть нашего ребенка потрясла меня сильнее, чем я думала, и я как будто умерла сама. Мое сердце превратилось в камень, и я долгое время не могла говорить, а тем более держать в руке перо.

Сейчас я плачу и надеюсь, что ты простишь меня. Я не имела права быть такой эгоистичной, пока ты, любимый мой, тоже одинок и каждый день подвергаешь себя смертельной опасности.

Я нахожусь в вечном долгу у Амиэль, вытащившей меня из трясины отчаяния и объяснившей, какой дурой я была. Ей одной удалось утешить меня после смерти нашего сына.

Теперь я понимаю, что нужно жить дальше. Когда ты вернешься, наступят другие дни, другие времена. Я по-прежнему хочу ребенка, но сейчас я хочу тебя, только тебя. Хочу ощущать тебя во мне, почувствовать, как ты вонзаешься в меня, хочу ощутить твой вкус на моих губах.

Пожалуйста, пойми меня, Дамастес. Я знаю, что молода и очень глупа, но я все еще учусь любви. Пожалуйста, люби меня и дальше. Ты знаешь, что я твоя навеки.

Маран".

Я едва успел запечатать ответное письмо, чувствуя, как огромный груз упал с моей души, и надеясь, что война почти закончена, когда полог моей палатки резко поднялся и Йонг нетвердой походкой вошел внутрь.

— Выпей со мной, нумантиец, — потребовал он и поставил на стол почти пустую бутылку бренди.

Я вынул пробку и поднес горлышко к губам, решив, что в таком состоянии хиллмен вряд ли заметит мой маленький обман. Я был прав. Йонг выхватил бутылку, осушил ее и вытащил другую из внутреннего кармана своего плаща.

— Итак, что ты думаешь о нашей великой победе? — несмотря на опьянение, его голос звучал жестко и гневно.

— Сожалею, что твои части понесли такие большие потери, — сказал я.

— Сожалеешь? Да, нумантиец, я так и думал.

— Йонг, — сказал я. — Почему ты сердишься на меня? Я не виноват в том, что произошло.

Йонг яростно уставился на меня, потом медленно кивнул.

— Да, — согласился он. — Ты не виноват. Наверное, я сердит на всех и ни на кого в отдельности. Кроме одного человека.

Ты знаешь, сколько их умерло, сколько полегло? Один там, другой здесь, там взвод, тут рота — больше половины моих ребят!

Они ведь не похожи на других солдат. Нужно время, чтобы обучить человека не бросаться вперед очертя голову, но знать меру и отступать стиснув зубы, если прикажут. Пожалуй, это будет потруднее, чем обучить кавалериста.

Он выпил.

— Не могу понять, почему этот ублюдок сделал со мной такое.

— Тенедос?

— Это единственный ублюдок, который мне приходит на ум. Он сказал мне, что делать, и я делал. Не возражая, понимая, что из этого выйдет.