Среди адвокатов БГЗ были люди, беззаветно преданные идеалам защиты нищих и обездоленных, поэтому для них работа тут не являлась ступенькой на карьерной лестнице. Какими бы скудными ни были их доходы и как бы туго им ни приходилось материально, эти юристы испытывали восторг оттого, что профессионально ни от кого не зависят, и глубокое удовлетворение оттого, что защищают жертв социальной несправедливости.

Большинство же ГЗ считали это место службы неким транзитом – не более чем тренингом перед многообещающим карьерным броском. Научись всему, чему можно научиться только в самых жестких обстоятельствах, замарай руки, поварись в котле, к которому никто из юристов крупной компании не захочет и приблизиться, – и в один прекрасный день истинно прозорливая фирма вознаградит твои старания. Богатейший опыт участия в судебных разбирательствах, широкие знакомства в среде судей, чиновников и полицейских, выносливость к экстремальным нагрузкам, умение справляться с самыми трудными клиентами – вот преимущества, которые могут оценить ГЗ уже через несколько лет службы.

Восемьдесят адвокатов бюро теснились на двух до отказа забитых этажах здания с душными кабинетами – бесцветного цементного сооружения, известного в народе как Куб и располагавшегося на Месс-авеню неподалеку от Томас-серкл. Около сорока низкооплачиваемых секретарей и три дюжины параюристов – служащих, не имеющих специального юридического образования, – заполняли каждый свободный дюйм пространства в лабиринте крохотных каморок. Директором бюро была дама по имени Гленда, большую часть времени проводившая за запертой дверью своего кабинета, потому что только там она чувствовала себя в безопасности.

Начальное жалованье адвоката составляло 36 тысяч долларов в год. Прибавки были мизерными и заставляли себя долго ждать. Дуайен здешнего адвокатского корпуса, измочаленный мужчина сорока трех лет, зарабатывал 57 600 долларов и последние девятнадцать лет непрерывно грозился уйти. Юристы имели чудовищные нагрузки, поскольку город постоянно вел неравную борьбу со все возрастающей преступностью. Потоку неимущих преступников не было конца. На протяжении последних восьми лет Гленда регулярно включала в бюджетный план десять новых адвокатских ставок и двенадцать ставок параюристов, но вот уже четыре года бюджет БГЗ, напротив, неуклонно сокращали. Сейчас она ломала голову над тем, кого из параюристов уволить и кого из адвокатов перевести на полставки.

Как большинство других ГЗ, Клей Картер поступал на юридический факультет вовсе не для того, чтобы посвятить всю жизнь или хотя бы краткий ее отрезок защите неимущих преступников. Боже сохрани! Когда он учился в колледже и на юрфаке Джорджтаунского университета, его отец имел в D.C. собственную фирму, в которой Клей несколько лет сотрудничал. У него даже был свой кабинет. Тогда они строили наполеоновские планы: отец и сын поведут дела совместно, и деньги рекой польются в их карманы.

Но когда Клей заканчивал последний курс, фирма лопнула, а его отец покинул город. Впрочем, это отдельная история. Клею пришлось довольствоваться должностью государственного защитника – хорошо, что в последний момент подвернулась хотя бы она.

Ему понадобилось три года, чтобы всеми правдами и неправдами заполучить отдельный кабинет – без окна, размером с крохотный чуланчик, где стол занимал половину жизненного пространства. В отцовской фирме у него был кабинет раза в четыре просторнее, с видом на колонну Вашингтона. Этот вид он, как ни старался, не мог стереть из памяти. Минуло пять лет, а Картер сидел все за тем же ненавистным столом, глазея на стены, которые, казалось, с каждым месяцем подступали все ближе, и недоумевал: как могло случиться, что из того кабинета он перекочевал в этот?

Швырнув папку с делом Текилы Уотсона на идеально прибранный стол, он снял пиджак. Было бы неудивительно, если бы посреди окружающего бедлама он запустил свой кабинет, предоставил папкам накапливаться на столе, захламлять свободное место и не без оснований оправдывал бы себя крайней занятостью и отсутствием секретаря.