На Тэлайсме было платье из шелка цвета кости без всякой отделки, голову с блестящими серебряными волосами украшал тонкий золотой обруч. Подарки, которые принес ей Деккерет, отличались тем же строгим стилем: небольшой глянцевый кулон из драконовой кости, тонкая, как паутинка, косынка из переливающегося материала, вытканного в далеком Габилорне, гладкое небольшое колечко из фиолетового нефрита из Виронджимона, и еще две‑три вещицы в том же роде. Тэлайсме приняла их с явным удовольствием, поблагодарила сына, но почти сразу же, выждав лишь несколько минут, чтобы не показаться невежливой, убрала подарки. Она не жаждала подобных сокровищ в те дни, когда они были бедны, и сейчас ее отношение к ним можно было назвать, пожалуй, мимолетным интересом.

За чаем с бисквитами они непринужденно болтали о жизни в Замке: Тэлайсме расспрашивала о лорде Престимионе и леди Вараиль, об их детях, о Септахе Мелайне и других членах совета, кратко, очень кратко, упомянула леди Фулкари, поинтересовалась, каковы придворные обязанности Деккерета, – так, словно была не вдовой мелкого провинциального торговца, а знатной дамой, которая всю жизнь провела при королевском дворе. С таким же знанием дела она рассказывала о последних событиях в Норморке, о смещении министра, питавшего слишком большую любовь к продукции своих виноградников, о рождении наследника графа Консидата… Двадцать лет назад она знала бы обо всем этом не больше, чем о частных разговорах, которые волшебники из племени меняющих форму ведут в своей лежащей далеко за морем столице Пиурифэйне.

Деккерет с искренним восхищением наблюдал, как естественно леди Тэлайсме вживается в ту роль, которую предназначила ей судьба. Он провел почти полжизни среди принцев Замка и давно уже не был тем провинциальным мальчишкой, каким в тот давний день впервые увидел его здесь, в Норморке, Престимион. Его мать не имела возможности получить подобное образование среди власть имущих. Но все же она каким‑то образом узнавала то, что ей, вероятно, вскоре понадобится. По своей сути она оставалась такой же простой и скромной женщиной, как и прежде, и тем не менее готовилась в будущем – может быть, в недалеком будущем – стать одной из властительниц царства, на удивление разумно и с достоинством воспринимая столь неожиданный жизненный взлет.

Поначалу их разговор шел вполне обычно – милая дружеская беседа матери с навестившими ее сыном и его другом.

Но постепенно Деккерет ощутил витающее в комнате подспудное напряжение, как будто над их головами негромко протекала другая – безмолвная и сокровенная – беседа:

«Как ты считаешь: долго ли проживет понтифекс?»

«Ты же знаешь, мать, что я не смею даже думать об этом».

«Но все же думаешь. Так же, как и я. С этим ничего нельзя поделать».

Он нисколько не сомневался, что здесь, среди приятно позвякивающих чайных чашек и бисквитов на изящных подносах, мать в глубине души тоже ведет с ним тайный разговор. Какой бы спокойной, добропорядочной и уравновешенной она ни была перед лицом всех поворотов судьбы, но в данном случае даже она ничего не могла поделать: мысли ее против воли то и дело обращались к уготованной провидением невероятной перемене в жизни сына норморкского торговца и его матери. Деккерета ожидала корона Горящей Звезды, а леди Тэлайсме – третья терраса Острова Сна. Следовало быть не человеком, а существом какой‑то совсем иной, неведомой породы, чтобы не думать о такого рода вещах.

Часто размышлял об этом и Деккерет.

4

Мысленным взором Тастейн уже видел, как почерневшие бревна, из которых сложены стены дома лорда Ворсинара, обрушиваются, охваченные бушующим алым пламенем устроенного ими пожара. Иного Ворсинар не заслуживал. Разум юноши никак не мог смириться с увиденным. Конечно, что могло быть хуже восстания против Пяти правителей, но если при этом еще и водить шашни с метаморфами… Они представляли собой столь страшное зло, что Тастейн с трудом мог постичь его умом.