— Каково наше положение?

И снова я увидел призрак ребенка под штандартами, висевшими крест-накрест на стене. Он взрослел вместе со мной. Несколько лет назад он наблюдал за мной мертвыми глазами младенца. Сейчас на вид ему было около четырех. Я быстро побарабанил пальцами по лбу.

— Так каково наше положение? — повторил я свой вопрос. Дважды произнесенные слова прозвучали странно, потеряли свой смысл, как бывает со словами от многократного их повторения. Я подумал о медной шкатулке, оставшейся у меня в комнате. И это заставило меня покрыться потом. — Не будет никакого положения.

— Желательно, чтобы отец Гомст быстро сказал требуемые в таких случаях слова, — посоветовал Коддин, — и мы бы отправились осматривать наши оборонительные сооружения.

— Нет, — заявил я, — не будет никакой обороны. — Мы пойдем в атаку.

Я отстранил рыцаря и сам широко распахнул двери. Церковь была заполнена народом. Мои подданные показались мне беднее, чем я это себе представлял. Слева — брызги голубого и фиолетового: придворные дамы и рыцари в латах, одетые в парадные цвета дома Морроу и Лошадиного Берега.

У алтаря, опустив голову в венке из лилий, стояла моя невеста.

— Вот черт, — вырвалось у меня.

«Маленькая» было для нее самое подходящее определение. На вид не более двенадцати.

Во времена затишья брат Кент становится похожим на крестьянина, томимого добротой, который ищет Бога в каменных домах, где скорбит и плачет добродетель. Война рвет эти цепи. В бою Красный Кент превращается в божество.

3

ДЕНЬ СВАДЬБЫ

Свадьба была своего рода клейким раствором, который сладкими мгновениями мира и покоя в темно-красном ужасе Войны Ста удерживает разношерстное народонаселение в весьма условном единстве. Последние четыре года эта война держала меня за горло.

Я шел по проходу церкви между богатыми и могущественными представителями знати Ренара, хотя, если быть честным, они таковыми не являлись. Я успел ознакомиться с генеалогическими таблицами — у половины из них ближайшие предки пасли коз. Непонятно, почему они остались в замке после гибели своего сюзерена. На их месте я бы внял совету Красного Кента и через хребты Маттеракса пустился бы в бега с тем скарбом, что уместился бы у меня за спиной.

Миана наблюдала за мной — свежая и благоухающая, как лилии у нее на голове. Если шрам на моей левой щеке и пугал ее, она этого ничем не выдавала. Кончики моих пальцев покалывало от желания потрогать неровный рубец на щеке. На секунду вновь вспыхнул опаливший меня огонь, я стиснул зубы, вспомнив невыносимую боль.

Я встал рядом с невестой у алтаря и оглянулся. Мгновенное озарение: все эти люди ждут, что я их спасу. Они продолжают думать, что с горсткой солдат я сумею сохранить за собой замок и одержать победу. Мелькнул соблазн сказать им то, что известно моим приближенным, которые меня хорошо знают. Но во мне есть нечто хрупкое, что ломается прежде, чем успевает прогнуться. Возможно, приведи принц Стрелы армию поменьше, меня бы и охватило желание пуститься в бегство. Но он перегнул палку.

Четыре музыканта в настоящих ливреях подняли трубы, и зазвучали фанфары.

— Постарайся покороче, отец Гомст, — понизив голос, сказал я. — Сегодня дел много.

Отец Гомст нахмурился, его седые брови сошлись на переносице.

— Принцесса Миана, я с удовольствием представляю его высочество Онороса Йорга Анкрата, короля Ренара и наследника земель Анкрата.

— Очарован, — сказал я, склоняя голову.

Ребенок. Она не доставала мне и до плеча.

— Теперь я понимаю, почему на миниатюре вы изображены в профиль, — сказала принцесса и сделала реверанс.