— И я был молод, поэтому работал по двадцать часов в сутки… — Его глаза стали огромными. — Ты же знаешь, мне нравились женщины, и я нравился им. Поэтому сейчас считаю, что тогда был настоящим лицемером, пытающимся поиграть в семьянина.

— Мне кажется, одного раза, когда от тебя забеременела девушка, было вполне достаточно, чтобы поиграть в семьянина. — Моя мать была первой женщиной, которая забеременела от него, и он должен был усвоить этот урок.

Он кивнул.

— Ты права. Я не только совершал ошибки в своей жизни, но и постоянно их повторял. Но с другими детьми я поступал точно также. Я описываю тебе свои причины, почему я так поступал, почему так поступал с тобой.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Он вздохнул.

— Почему я должен был предложить работать у себя, если ты настолько явно выражала свое презрение ко мне? С твоими братьями было все по-другому, они разрешили мне загладить свою вину.

Я засмеялась.

— Отлично. Получается, что это моя вина, что ты не предложил мне работу? — Настолько типично для мужчин, переложить вину на кого-то другого, я же могла это предположить, так чему я так удивляюсь.

— Я не обвиняю тебя, но каким-то образом я смог выстроить отношения с твоими братьями.

Ревность поднялась у меня внутри. Почему именно они в результате оказались с моим отцом?

— Я надеялся, что со временем у нас будет тоже самое, но пока ты училась в университете, ты перестала со мной общаться.

— И ты решил разрешить эту ситуацию с помощью денег, создав трастовый фонд? — спросила я.

— Наверное. Я подумал, если ты будешь обеспечена до конца своей жизни, моя вина перед тобой изгладится.

— Выходит, ты не предложил мне работу не потому, что я девушка? Женщина.

— Что? — Он усмехнулся, у него по лицу расплылось удивление. — Конечно, нет. Ты ясно дала понять, что не хочешь никаких со мной отношений, и если уж быть окончательно честным, мне не хочется все время видеть напоминание о том, что я потерпел с тобой такую неудачу. Трудно пережить, когда ты понимаешь, что твой ребенок тебя ненавидит, только видит в тебе какого-то монстра. Еще труднее признать, что в некотором смысле это оправдано.

Я не могла говорить. Должно ли чувство того, что он не предложил мне у себя на фирме место, каким-то образом подпитывать мое негодование? Или я все время чувствовала, что это не так на самом деле?

— Поэтому ты попросил Макса убрать меня из команды?

Он глубоко вздохнул.

— Частично. Я не мог привлечь вашу компанию за большую сумму денег, когда в проекте участвовала моя дочь. — Он поднял руку, показывая, что не закончил. — Я знаю, что нанял своих сыновей, но я не руковожу непосредственно ими, и их зарплаты значительно меньше, чем я готов был потратить на King & Associates. — Отец провел рукой по волосам. — Я должен был упомянуть об этом за ланчем или позднее позвонить тебе. За ланчем все было выдержано и официально, я не хотел все испортить.

Он засмеялся и обхватил голову руками.

— Как будто я теряю рассудок, когда дело касается тебя. Я все время совершаю ошибки в отношении тебя, как бы я не старался что-то исправить.

Все его слова, конечно же имели смысл, но вместо того, чтобы почувствовать облегчение или радость, я наоборот чувствовала себя обманутой. Как будто кто-то украл мое оправдание того, что я столько времени его ненавидела. Он облажался, все делая неправильно. Но в его объяснениях не было злости, будто он делал все специально. Либо он очень хороший лжец, которого я никогда не встречала, либо просто погряз в пороках. Может, и то и другое было в нем. Но у меня было такое чувство, будто очень много лет у меня было какое-то хроническое заболевание, а теперь я вдруг излечилась, и до конца не могла понять, кто же я такая без этого заболевания.