Староста молчал.

– Пиши, милостивый государь, условия, посмотрим.

– Я с чернильницей и пером редко имею дело, – сказал Гоздзкий, – презираю их, пошлём за каким-нибудь писакой.

Староста также не был силён в письме. Отправили посланца в местечко, которое всё стало на ноги, чтобы выискать письменного человека… как раз наткнулись на бедного адвоката, некоего Атамановича, эти подробности я слышал из его уст. Находился он в то время в Глинианах на ночлеге и собирался есть фаршированную по-еврейски рыбу, когда на него указали и просили к старосте. Не очень ему хотелось класть пальцы между дверями, но два плечистых верзилы взяли бы его под руки, хотя бы он упирался. Таким образом, Атаманович пошёл в гостиницу. Два антогониста, уже сидя у одного стола, пили, один другому припоминая разные случаи и события двухлетней войны.

– Как тебя зовут? – начал Гоздзский.

– Атаманович.

– Неинтересная фамилия, казаком пахнет, но что делать! Умеешь писать?

Тот возмутился.

– Я адвокат.

– Это ничего не доказывает, – сказал Гоздзкий, – адвокату только рот нужен.

– И голова, – прибавил Атаманович.

Этим его себе приобрёл, дали ему рюмку.

– Вот видишь, милостивый государь, – отозвался Гоздзкий, – дело в следующем: я с паном старостой каниовским веду два года войну, не за прекрасную Елену, но за замечательную женщину, которая была его женой. Summa summarum, когда много пороху истратили, я пана Потоцкого взял в неволю. Составляем трактат, а ты займёшься написанием его, чтобы это было сильным и непоколебимым.

Атаманович, человек прозорливый, который имел тот добрый обычай, что всегда носил с собой чернила в роговой чернильнице, перо и бумагу, молча пошёл на угол стола и разложил свои инструменты, начиная, чтобы не тратить времени, с шаблона: Между ясно вельможным паном Миколаем Базилем Потоцким, старостой каниовским, с одной стороны и ясно вельможным Ёзефом, графом Гоздзким, с другой.

– Sine titulo, – вставил воеводиц. – Составлена сегодня, дня, месяца, года, в местечке Глинианах, вместе с упрошенным свидетелем.

– Прекрасно меня попросили, – вставил Атаманович, – потому что меня двое верзил подталкивало…

Гоздзкий рассмеялся.

– Это в гонорарах ликвидируется… следующие добровольные соглашения.

– Прекрасно добровольные, – прервал староста, – когда милиция Гоздзкого над шеей стоит.

– Но ни к чему не принуждает, – отозвался Гоздзкий, – предпочитаешь, пан староста, в Ярычове сидеть в тюрьме, я не против.

– Твоя несдерженность, – ответил староста, – чёрт тебя возьми… подпишу.

– Добровольно, – добавил Гоздзкий, – и ругаться не нужно, потому что это ни к чему не пригодится, а кровь испортит.

Тут Гоздзкий пункт за пунктом начал диктовать:

– Пан староста каниовский даёт согласие на развод со своей женой de domo Домбровской.

– Которую у него силой Гоздзкий отобрал, – добавил староста.

– Потому, что староста с ней плохо обходился.

Атаманович с висящим пером рассудительно ждал приказов.

– Эти все particularia в контракте стоять не должны, – сказал Гоздзкий. – Позволяешь, пан?

– Когда два года держал её у себя, то держи её у себя и дальше, согласен.

– Второй пункт. Потоцкий оскорблённому отцу жены своей, которого ужимал в почтении и состоянии, обязуется выплатить тысячу червонных золотых и отдать ему в пожизненное наследственное держание деревню Сломянку, принадлежащую к староству каниовскому.