Безденежье — проклятие королей!

Безденежье и войны!

И долги! Мария оставила долги по всей Европе, и под убийственные, безумные проценты: деньги, деньги, деньги…

День и ночь мы говорили о деньгах, Сесил и я. Потом Сесил нашел нужного человека: Томаса Грешема, европейского финансиста, но англичанина до мозга костей; каждое его слово было серебро, каждое дело — золото. Спокойная компетентность Сесила успокаивала мой смятенный дух — да нет, он сам был моим духом, моим добрым духом, я так и говорила: «Что бы я делала без вашего незримого руководства, без вашего невидимого присутствия, сэр Дух?»

Через несколько дней Грешем представил свой первый доклад. «Ваше Величество, вам надо восстановить национальную валюту! Она в полном небрежении, и само имя Англии чернится каждой сомнительной монетой. Если вы хотите вернуть доверие к нашей стране, здесь и за границей, это — единственный путь».

«Чтобы избежать войн, — сказал Сесил, — надо обороняться».

А для этого надо покупать оружие и людей.

А на это нужны деньги…

Деньги…

И Ваше Величество должны выйти замуж…

Замуж…

Выйти замуж ради денег?

Но у кого они есть?

Праздник Урожая прошел в слезах от рассвета и до заката; в Виндзоре я мучилась теми же невеселыми мыслями, что преследовали меня в Вестминстере и Уайт-холле. Как я ненавидела эти сырые августовские дни, когда нельзя ни гулять, ни ездить верхом — остается только сидеть взаперти. Даже жаркий, не по сезону, огонь в очаге не согревал дворец: в комнате пахло сыростью, как в склепе.

Замужество и деньги, Франция и Шотландия, деньги и замужество…

Апатично раскладывая пасьянс (мысли мои были заняты все теми же неотвязно мучившими меня проблемами), я услышала, как дамы щебечут и хихикают над только что принесенным пакетом. «Идите сюда! — раздраженно крикнула я. — Над чем вы там смеетесь?»

Екатерина Грей, выступив вперед на коротких ослиных ножках, с реверансом протянула переплетенный в красную кожу томик и уставилась на меня пустыми желтыми глазами. Пусть она мне кузина, семейного духа в ней ни на грош! А еще выставляет себя ближайшей родственницей, похваляется правами наследницы и при всяком случае норовит уязвить. Я оскалилась.

— Доставили книги, — сказала она своим омерзительным школярским голоском, точь-в-точь как у покойницы Джейн. — Вот эта — из Женевы. Против Вашего Величества.

— Что? Против меня?

— Полоумный шотландец, изгнанный с родины, напыщенный пустозвон, бродячий проповедник, госпожа, — поспешно вмешалась Кэт Кэри, которая всегда замечала, что Екатерина хочет меня задеть, — жалкий попик по фамилии Нокс выпустил совершенно смехотворный памфлет…

Анна Уорвик поторопилась ее поддержать:

— С нелепейшим названием «Первый зов трубы против чудовищного воинства женщин…»

— Женщин?! — вскричала я.

— Нет, мадам, — наставительно пояснила Екатерина, — даже не против нас, членов королевского рода, но исключительно против королев…

Членов королевского рода? Во мне закипала злость. Осторожней, кузина, не заносись!

Я схватила книгу.

— Так что он пишет?

Екатерина не могла смолчать:

— Пишет, что владычество женщин противно природе, мало того, противно Божьей воле…

Я взорвалась:

— Значит, и я, и моя сестра, и все мои сестры-королевы по всему миру — значит.