Но страх и печаль не засыпали.

— Герцога можно не бояться. Но что его шурин Уэстерморленд, что лорд Дейкрс? — донимала я Сесила.

Он качал головой:

— Ничего.

День приходит, день проходит. Ничего.

Наконец я не выдержала.

— Пошлите к Сассексу, — взмолилась я, — пусть моим именем велит этим скрытым предателям ехать ко двору и доказать этим свою верность.

Уолсингем хмыкнул:

— Они решат, что Ваше Величество хочет отправить их прямиком в Тауэр и поместить рядом с герцогом, пока не сыщется помещения поуже и поглубже! Они не приедут.

Сассекс тоже противился.

«Вы толкнете их на то, чего сами боитесь, — на открытый мятеж, — писал он. — Зная, что Вашему Величеству ведома их измена, что их ожидает плаха, они рискнут всем!»

Но я забыла осторожность.

«Исполняйте приказ! — гневно отвечала я. — Лучше мы выгоним их из укрытий, чем позволим закоренеть в измене и накопить силы. Действуйте!»

Итак, больше военных советов, больше свечей, меньше сна, больше слез. И вот передо мной гонец, он держит повисшую руку, вывихнутую в падении во время бешеной скачки.

— Север восстал, предатели выступили в поход! Набат со всех колоколен зовет людей к оружию. Неверные графы привели войска к Кафедральному собору в Дареме и там служат мессу, английские Библии горят, и мятежники клянутся распятием совершить крестовый поход, как при вашем отце, восстановить старую веру и возвести на ваш трон королеву Шотландскую.

Говорят, что сильным, жаром заглушают слабый и клином вышибают клин другой.

Знобящий ужас, страх, от которого волосы встают дыбом, страх за жизнь, за трон, худший из всего, что я вынесла во времена Марии, чуть-чуть заглушал боль о Робине — хоть иногда…

Что огонь, что страсть — они одинаково хранят ростки неописуемых страданий.

— Что это, сэр?

Такая усталость…

— Свечу, поближе, для Ее Величества.

Такая усталость… глаза слипаются над пергаментом.

Сесил смело выдержал мой взгляд. Палец с несмываемым чернильным пятном от бесконечных воззваний, списков, приказов указывает на узорчатую вязь вверху большого свитка; «Распоряжение о казни…»

— О казни королевы Шотландской?!

Он кивнул:

— Всего лишь предосторожность. Ваше Величество, на случай, если мятежники прорвутся в Ковентри — они должны знать, что главный козырь — королева — им не достанется…

Так-то вот сестра Мария смотрела на распоряжение о моей казни, когда проклятый епископ Гардинер и ее испанские советники требовали моей головы. Так-то Мария Шотландская схватилась бы за перо, окажись перед ней подобное распоряжение касательно моей особы…

У меня вырвался вопль:

— Уберите это с моих глаз, я не подпишу, прочь, прочь, прочь!

Я не стала даже читать.

Но тогда эта мысль впервые вошла в наше сознание, в нашу жизнь.

Однако Сассекс продержался, а графы, двинувшиеся на юг с папистским сбродом и без плана кампании, дрогнули. Дерби и Шрусбери вопреки моим опасениям хранили верность, и единственную битву выдержали мой кузен Хансдон и его сын Джордж — Боже! Ужели этот мальчик дорос до сражений? — против лорда Дейкрса, который улепетывал с поля боя, будто за ним дьявол гнался, и примкнул к своим дружкам по ту сторону границы, откуда большинство благополучно переправились в Нидерланды, Францию или Данию.

Мы победили.

Если можно сказать «победила» о женщине, которая потеряла все.

И по-прежнему я не могла спать спокойно.

Как написал в своей адской гордыне один из беглых предателей: «Это была только первая кровавая потасовка, и она не последняя».