Любовь — он не знал даже, понимает ли он, что это такое. Желание — это он понимал, жажда общения — тоже… но любовь? Нет. Он был слишком занят, чтобы даже такая мысль пришла ему в голову.
Но сейчас ему светил долгий период — в лучшем случае — отставки. И вдруг он пожалел, что был слишком серьезен и куда как недостаточно… да, весел, как говорил Мармадьюк. Меньше шахмат, больше танцев. Или хотя бы больше внимания красивым девушкам Нью-Йорка, которых в этом городе хватает. Забавно, как наставленный на тебя нож может повернуть мысли к предметам, еще недавно казавшимся легкомысленными и вдруг ставшим безвозвратно утраченными.
«Но нет, погоди, — сказал он себе. — Не торопись». Он еще жив, и Берри тоже жива. Еще может настать время рыдать и сокрушаться, причем очень скоро, к сожалению, но пока рано. Пока надо оставаться спокойным, сосредоточенным и готовым действовать, если представится подходящая ситуация.
Карета ухнула в рытвину почти такую же глубокую, как отчаяние Мэтью, и подпрыгнула. Момент для Мэтью швырять Джереми шляпку в лицо миновал. Героев в карете не обнаружилось. Но разве не героизм — просто держать себя в руках, не давая разгуляться нервам, так и пляшущим под кожей?
«Что будешь дальше делать, бледная немочь?»
Джереми положил нож на сиденье рядом с собой. Бромфилд запрокинул голову, полузакрыв глаза и покачиваясь вместе с каретой.
— Эй! — окликнул мальчишку Мэтью. Бромфилд тут же открыл глаза и выпрямился. Джереми смотрел на Мэтью пустыми глазами.
— Тебе сколько лет? — спросил Мэтью.
Джереми посмотрел на Бромфилда — тот пожал плечами — и снова повернулся к Мэтью.
— Пятнадцать.
— Я в пятнадцать как раз вышел из приюта. Понимаешь, я тоже там воспитывался.
— Во как?
— У тебя какая специальность?
— Чего у меня?
— Ну, талант. За который тебя взяли из приюта в школу Чепела?
— Это тебе не школа. Это… — Он наморщил лоб, вспоминая слово. Явно не за сообразительность он попал сюда. — Это университет.
— Уверен, ты далеко пойдешь после диплома. Так какой у тебя талант?
Мальчик поднял нож и посмотрел на лезвие почти любовным взглядом.
— Вот эту штуку, — сказал он с законной гордостью, — я могу кинуть с двадцати шагов прямо кому хошь в спину. Я так одного индейца-пацана сделал, он у папаши моего кур воровал. Я ему красную глотку вспорол и скальп с него снял.
— Похвально. И сколько тебе тогда было?
— Одиннадцать вроде бы. А потом пришли индейцы и папашу моего с собой уволокли. А меня, чтоб их черти взяли, привязали к дереву и дом пожгли. Вот так я остался один.
Мэтью кивнул. Нечто вроде наемного убийцы? Артист холодного оружия, способный нанести удар издалека, из темноты? Очевидно, у Осли был талант распознавать в своих учениках скрытые способности — можно назвать их семенами зла, врожденными или созданными тяжелыми обстоятельствами жизни, — а потом Чепел из сырого материала лепил ценный товар.
— И что дает тебе мистер Чепел в награду за твою верность этому… университету?
— Жрачку отличную, — ответил мальчишка. — Койку. Никто ко мне не лезет. И манда — сколько захочешь.
Ага, подумал Мэтью. Значит, Чарити Ле-Клер — тоже ценный ресурс.
— А после одиннадцати лет тебе случалось убивать?
— Хватит, — предупредил Бромфилд. — Заткнись и больше пасть не разевай.
Голос ясно давал понять, что Мэтью не следует проявлять упрямство, если ему зубы дороги, и Мэтью откинулся на спинку сиденья. |