Первое, что выбрал дрожащей рукой Мак-Кеггерс, была серебристая бутылка. Сняв с нее крышечку и приложившись как следует, он помахал бутылкой у себя под носом.
Мельком глянул на труп и тут же отвел глаза.
— Мы абсолютно уверены, что покойный… — Дрожащий голос Мак-Кеггерса пресекся: — …покойный является мистером Пеннфордом Девериком? Есть ли желающие удостоверить этот факт?
— Я удостоверяю, — заявил главный констебль.
— Свидетели? — обратился Мак-Кеггерс.
— Я удостоверяю, — сказал Мэтью.
— В таком случае я объявляю мистера Деверика мертв… — он откашлялся, — мертвым. Удостоверено?
— Да, я удостоверяю, — ответил Лиллехорн.
— Свидетели?
— Мертвее рыбы на сковородке, — сказал Феликс Садбери. — Но послушайте… не следует ли дождаться его жену и сына? В смысле… прежде чем что-нибудь еще делать?
— За ними послали, — ответил Лиллехорн. — Но в любом случае я бы не хотел, чтобы миссис Деверик его застала в таком виде. Вы согласны?
— Но она может захотеть его увидеть.
— Роберт пусть сам решает, когда… — Лиллехорна на секунду прервал звук рвоты: Мак-Кеггерс блевал в пустое ведро, — …когда увидит тело.
— Черт, как у меня голова кружится, — сказал Кови, и колени у него подкосились.
— Держись.
Мэтью продолжал его поддерживать, глядя, как Зед макнул полотняную тряпку в ведро с водой и протер бледное страдающее лицо хозяина. Мак-Кеггерс фыркнул и приложился еще раз к своему стимулирующему.
Этому городу повезло — к добру там или к худу — иметь у себя на службе человека, столь искусного в анатомии и в живописи и с такой памятью. Он мог говорить с кем-нибудь в понедельник, а в субботу вспомнить точное время разговора и каждое слово собеседника. Он был весьма многообещающим студентом-художником, как и студентом-медиком, пока не приходилось иметь хоть какое-нибудь дело с кровью или мертвым телом. Тогда он превращался в развалину.
И все же его искусство перевешивало его недостатки для той должности, которую дал ему город, и хотя он не был врачом — и никогда им не станет, пока кровь не обратится в ром, а плоть — в пирог с корицей, он отлично справлялся с работой, сколько бы ведер при этом ни наполнял.
Эта работа, подумал Мэтью, будет, похоже, четырехведерной.
Зед угрюмо смотрел на хозяина, ожидая сигнала. Мак-Кеггерс кивнул, и Зед стал макать тряпку в другое ведро и вытирать кровь с лица трупа. Теперь Мэтью оценил систему с тремя ведрами: одно для мытья тела, другое для Мак-Кеггерса, и третье для… для другого.
— Итак, мы все согласны в том, что послужило причиной смерти? — спросил Мак-Кеггерс у Лиллехорна, и снова на лице у него выступил пот.
— Нож в горло. Вы что скажете? — Главный констебль оглядел своих присяжных.
— Нож в горло, — подтвердил Диппен Нэк, и остальные кивнули или согласились вслух.
— Записано должным образом, — сказал Мак-Кеггерс. Он посмотрел, как темнеет тряпка, которой Зед вытирает запекшуюся кровь, и снова метнулся к ведру, которое для другого.
— Вот этот обшарил его карманы, сэр! — Нэк ткнул дубинкой Мэтью под подбородок. — Я его поймал с поличным!
— Я вам говорил, преподобный Уэйд велел мне это подержать. Он осматривал тело вместе с доктором Вандерброкеном.
— Куда же тогда девались почтенный проповедник и доктор? — Лиллехорн поднял густые черные брови. — Кто-нибудь еще их видел?
— Я кого-то видел, — ответил Садбери. |