Я протяжно вздохнула. А судьи кто? Ладно, не стоит продолжать цитировать бессмертную комедию «Горе от ума». Но люди, которые раздают оценки девушкам, действительно выглядят несколько странновато. Во главе длинного стола восседает престарелая актриса, которая из‑за огромного количества пластических операций потеряла способность улыбаться. Губы ее напоминают сардельки, на лице пенсионерки двигаются только глаза, и я не понимаю, каким образом некогда популярная дива спит. Когда она моргает, ее рот приоткрывается. Неужели бабушка российского кинематографа дремлет, разинув пасть? По правую руку жертвы хирургов сидит мужчина, которого ведущий именует секс‑символом нашего кино. Может быть, этот актер, хотя, если честно, я никак не могу вспомнить, где он снимался, и был когда‑то молод и хорош собой, но сейчас смахивает на откормленного к зиме кабана. Интересно посмотреть на девушку, которую не стошнит при виде двухсоткилограммового мачо. Вот третий член судейской коллегии весьма симпатичен. Это восходящая звезда шоу‑бизнеса, смазливый юноша в слишком узких джинсах и майке‑алкоголичке, которую он нацепил, несмотря на глубокую осень. То ли повелитель фанеры нюхает некий волшебный порошок, то ли у него беда со щитовидной железой. Иначе чем объяснить, что парню жарко, когда все остальные клацают зубами в ненатопленном зале?

На конкурсе пятибалльная система, и старая актриса ставит всем единицу. Думаю, бабушку откровенно раздражают симпатичные девочки, у которых впереди долгая жизнь и карьера.

Слонопотам, наоборот, постоянно поднимает табличку с цифрой «5», он безобразен снаружи, но добр в душе, и даже стал мне нравиться. А вот певец пытается быть объективным. Он слишком серьезно воспринимает свою роль и наивно полагает, что от его оценок зависим исход шоу. Но самое ужасное не это. Всякий раз, перед тем как высказать свое мнение, голосистый соловей непременно исполняет отрывок из какого‑нибудь хита, так сказать, а капелла.

Публика воет от восторга, птичка раскланивается, а я, закончившая московскую консерваторию по классу арфы, испытываю приступ зубной боли. Увы, певуну не удается правильно взять ни одной ноты. Ну почему он не прихватил с собой фонограмму? Зачем вообще издавать живой звук? Живой‑то он живой, но здорово покалеченный.

Рита толкнула меня в бок.

– Эй! Очнись! Мы выкатим на сцену рояль, принесем гитару, скрипку, виолончель, флейту, губную гармошку. Можешь хоть на чем‑то слабать? Ау! Нам нужно шестое‑седьмое место, тогда не будет никаких претензий. Девятое не прокатит.

– Тащите арфу, – шепнула я в ответ.

Маргарита поперхнулась.

– Что?

– Арфу, – повторила я и поторопилась на сцену.

Не знаю, каким образом Маргарите удалось выполнить мою просьбу, но спустя рекордно короткое время на сцену вывезли затребованный инструмент. В зале повисла тишина, даже ведущий слегка сбился, произнося подготовленный текст:

– Ну, девушки‑красавицы, кто может сейчас продемонстрировать таланты? Простите, музыкальный талант.

И тут настал мой час. Рука сама собой поднялась, из горла вылетело:

– Я! Я! Я! Только, пожалуйста, принесите еще и стул, на арфе играют сидя.

Миновав шеренгу мрачно насупившихся конкурсанток, я привычно положила кисти рук на струны, оттопырила мизинцы и закрыла глаза. Сколько лет прошло, а пальцы все помнят. Конечно, качество сегодняшней моей игры нельзя назвать великолепным, и, если честно, госпожа Романова всегда была фиговым исполнителем. В консерваторию я отправилась по приказу мамы, оперной певицы, и отсидела в здании на Никитской улице положенные годы, не испытывая ни малейшей радости, но тем не менее прекрасные педагоги сумели вбить в меня ремесло.

Когда последние звуки музыки угасли, зал начал бешено аплодировать, даже престарелая актриса заставила себя пару раз хлопнуть в ладоши. Я кланялась, словно китайский болванчик, радуясь, что оркестр, который сопровождает шоу, спрятали на балконе и я не вижу лица дирижера Сергея Жилина.