– Ты так добра ко мне, Деонара, – прошептала Алисиана. – А ведь я забрала у тебя Микела.

– Дитя, сейчас не время для подобных мыслей. Если ты сможешь дать Микелу то, чего не смогла я, я буду относиться к тебе как к сестре и любить тебя так же, как Кассильда любила Камиллу. – Деонара наклонилась и поцеловала бледную щеку Алисианы. – Успокойся, бреда:[8] думай только о малютке. Я тоже буду любить ее.

Алисиана знала, что здесь, в присутствии отца ее ребенка и Деонары, поклявшейся обращаться с ее дочерью как со своей собственной, она может ни о чем не беспокоиться. Однако когда молнии сверкали за портьерами, а гром сотрясал стены замка, в душе женщины неотвратимо прокатывались все новые и новые волны ужаса. «Чей это ужас – мой или ребенка?» Сознание уплывало во тьму под тихое пение лерони , под животворным потоком мыслей Микела, несущих любовь и нежность. «Ради меня или ради ребенка?» Это больше не имело значения. Алисиана не могла видеть, что будет дальше. Раньше в ее разуме всегда присутствовало слабое предощущение того, что случится в будущем, но теперь казалось, что в мире не осталось ничего, кроме ее страха и ужаса еще не родившегося ребенка – бесформенного, бессловесного неистовства. Казалось, что спазмы фокусируются раскатами грома, родовые схватки совпадают со вспышками молний… гром гремел не снаружи, но внутри измученного чрева… молнии взрывались вспышками слепящей боли. Задохнувшись, Алисиана попыталась вскрикнуть, но тут ее разум угас, и она почти с облегчением погрузилась в черноту и молчание, в ничто…

– Ай! Вот маленькая фурия! – воскликнула акушерка, едва удержав брыкающегося младенца – Вам нужно успокоить ее, домна , прежде чем я отрежу ее жизнь от материнской, иначе она может истечь кровью… но она сильная, горячая девочка!

Маргали склонилась над малюткой. Личико девочки, искаженное яростным криком, имело кирпично‑красный оттенок; щелочки полузакрытых глаз сверкали голубизной. Круглая маленькая головка была покрыта густым рыжим пухом. Маргали приложила свои изящные узкие ладони к обнаженному тельцу ребенка, что‑то тихо воркуя ему на ухо. Ее прикосновение немного успокоило малышку. Акушерка перерезала пуповину, но едва она взяла новорожденную на руки и завернула в теплое одеяло, та снова начала вопить и барахтаться. Женщина поспешно положила сверток и отдернула руку, вскрикнув от боли.

– Ай! Милосердная Эванда, она одна из этих ! Когда малышка вырастет, ей не придется бояться насилия, раз она уже сейчас может бить своим лараном . Я никогда не слышала о таком у новорожденных!

– Ты испугала ее, – улыбнулась Маргали. Как и все женщины из свиты Деонары, она любила маленькую Алисиану. – Бедное дитя – потерять мать в первый же день своей жизни! – грустно добавила лерони .

Микел, лорд Алдаран, стоял на коленях у ложа женщины, которую любил. Его лицо было искажено страданием.

– Алисиана, Алисиана, любимая моя!

Потом он поднял невидящие глаза. Деонара взяла у Маргали спеленутого младенца и прижала его к своей плоской груди со всей жаждой неутоленного материнства.

– Теперь ты довольна, Деонара? Никто не будет оспаривать у тебя права на этого ребенка.

– Такие слова недостойны тебя, Микел, – ответила Деонара. – Я всем сердцем любила Алисиану, мой лорд. Что бы ты предпочел: чтобы я отказалась от ее дочери или вырастила ее с такой же нежностью и заботой, как если бы она была моей собственной? – Несмотря на все усилия, леди Алдаран не могла скрыть горечи, звучавшей в ее голосе. – Она – твое единственное живое дитя, и если она уже сейчас обладает лараном , то тем большей заботой и любовью нам следует ее окружить.