– Да не могу я сказать ей это! Может быть, я могла бы… я могла бы сказать Глори, что ты хочешь учиться у нее разговорному языку.

Она затрепетала, как лань, учуявшая волка.

Все эти английские окончания по-прежнему угнетали его и не оставляли ни у кого сомнений в том, что он был иностранцем. Данте задумался над этим предложением. Действительно, было бы как нельзя лучше, если бы он смог поднатореть в английском таким образом. Он не выглядел бы тогда таким неуклюжим в беседах с Елизаветой. Данте кивнул в знак согласия с задумкой Мод.

С этим верная подруга Глори удалилась.

Данте был рад возможности побыть одному, чтобы под мягкие звуки переступавших по соломе копыт и под шумное дыхание лошадей собраться с мыслями.

Он еще и еще раз возвращался мыслями в убогую гостиную доктора Ди, вспоминая каждую мелочь. Постепенно в его сознании все, что произошло с ним, выстроилось в логическую цепочку. Ему необходимо было все обдумать, как он обычно делал, изучить со всех сторон, предусмотреть все возможные последствия, чтобы не позволить захватить себя врасплох.

В конечном счете зеркало будет принадлежать ему. Это было самое важное, что засело гвоздем в его сознании, – зеркало, а не Глориана. Обладание зеркалом, а не женщиной. Охрана куска старинного хрупкого стекла, а не сиявшего нежной красотой женского тела.

Его лучшим другом должно было стать время. С его помощью он сможет отомстить сующему нос в чужие дела доктору Ди возвращением назад. Эта опасная затея, на участие в которой он согласился, по словам Глорианы, продлится не больше двух недель, а может быть, и меньше. Две недели. Четырнадцать дней. Данте был уверен, что они пролетят как одно мгновение.

Даже если утверждение Ди о том, что время его эпохи двигалось с другой скоростью, оказалось верным, что из того? Разве мог день в девятнадцатом столетии быть равен двум дням в его время? Или пяти? Или десяти? И уж, разумеется, не больше чем десяти. Самое большее могло быть десять раз по четырнадцать дней – сто четыре дня правления в качестве супруга коронованной особы при обеспечении счастья Глориане на всю жизнь.

Это представлялось выгодной сделкой, и все-таки ему было немного грустно, что он не увидит Глориану в ее новой счастливой жизни.

Кроме того, сама мысль о защите Глорианы была ему по душе. Уж он-то быстро расправится с горсткой нахальных пастухов. Боевые действия всегда действовали освежающе, не давая застаиваться молодой крови.

Его созерцательное одиночество продолжалось недолго. Ужасный скрип двери напомнил о существовании Мод. Она приглушенно заговорила:

– Знаешь, мне вряд ли удастся обмануть Глори. Нам нужно действовать по-другому.

– Ты считаешь, что я могу оказаться более искусным лжецом, чем ты?

– Нет. Она может заподозрить о нашем договоре. Мы сможем получить ее согласие на все что угодно лишь до той поры, пока она не поймет, что у нас есть какая-то общая цель.

Глава 6

– Сколько партий ты проиграла? – переспросила Глори. Она была так недовольна продолжительным отсутствием Мод, что это, должно быть, повлияло на ее слух.

– Семь. – Мод загибала пальцы, перечисляя будущие покупки: – Бриджи, рубашка, шляпа, бритва, револьвер и эта… как ее, Данте?

– Рапира.

– Да, рапира. – Мод завершила перечень глубокомысленным кивком, что не избавило ее от несколько смущенного вида и одновременно говорило о том, что она была довольна собой.

– Что такое рапира?

– Это такая внушающая страх шпага, правда, Данте?

– Угу.

– Зачем ты поручил ей купить тебе револьвер да еще и шпагу? – удивилась Глориана.

– Потому что дрожу от страха перед овцеводами.