— Может быть, и так, но мне трудно с ним разговаривать. Как жаль, что народ не избрал Дизраэли. Я рассмешила ее, подражая Гладстону и его манере говорить.

— Я всегда чувствую себя как публика на собрании, когда он обращается ко мне. У него очень симпатичная жена. Мне часто бывает жаль ее, что ей достался такой муж.

— Может быть, она его любит.

— Как это ни странно, но похоже, что да.

— Каждый видит людей по-своему.

Это были какие-то призрачные дни. Иногда я забывала, насколько она больна. Она настояла, чтобы я осмотрела кое-какие достопримечательности. Мне показали излюбленные места лиц, пользующихся самой дурной репутацией в Европе. Но больше всего мне запомнилось орудие пытки, применявшееся инквизиторами. Оно называлось Железная дева — клетка, стенки которой состояли из лезвий ножей. В объятия этой Девы, как тогда говорили, бросали так называемых еретиков. Я никогда не видела ничего подобного и никогда это не забуду.

Пришло время проститься с Феодорой, и мы расстались с взаимными изъявлениями любви. Мы обе знали, что это наша последняя встреча, и старались быть мужественными. Мы расцеловались с глубоким чувством. Мы всегда были дружны. Единственное разногласие между нами возникло в период этого ужасного шлезвиг-гольштейнского конфликта, когда она просила меня поддержать ее зятя, а я, по известным причинам, не могла оказать никакой поддержки.

Эти чудовищные войны приводили к семейным размолвкам! Но наша размолвка была теперь забыта, и мы с горькой нежностью сказали друг другу последнее прости.

Вернувшись домой, я застала Гладстона в полной готовности прочитать мне очередную лекцию. Раскачиваясь «с пятки на носок», он стоял передо мной и высказывал свои мнения по разным вопросам. Он сказал, в частности, что принцу Уэльскому не мешало бы иметь какое-нибудь занятие. Это понравилось бы народу.

— Какого рода занятие? — спросила я.

Гладстон считал, что, поскольку отец принца интересовался наукой и искусством, можно было бы попробовать что-нибудь из этой области.

— Принц-консорт был знатоком архитектуры.

— Принц Уэльский — это не принц-консорт, — возразила я. — Будь он больше похож на своего отца, у нас было бы меньше оснований для беспокойства.

— Быть может, ему подошла бы благотворительность, — продолжал Гладстон, раскачиваясь и распространяясь о филантропии, как будто я никогда о ней не слышала. Он утомлял меня больше, чем кто-либо, кого я когда-либо знала. В конце концов я сказала:

— Я не вижу смысла строить какие-то планы в отношении принца Уэльского. Говорят, что он хороший дипломат. Пусть он делает, что ему предложат, но бесполезно принуждать его заниматься искусством, наукой или филантропией. Это его никогда не заинтересует.

Казалось, Гладстон согласился со мной, но выразить свое мнение просто он не мог. В конечном счете было решено на время предоставить Берти самому себе. Смерть никогда не ограничивается одним ударом! Как я с ужасом ожидала, умерла бедная Феодора. В Чичестере скончался Наполеон. Как печально, что с его грандиозными планами он кончил жизнь в изгнании.

Одним из самых грустных событий была смерть графини Биконсфилд. Бедный Дизраэли был убит горем. Он так глубоко все переживал. Он писал мне длинные письма, и я отвечала выражением сочувствия. Никто лучше меня не знал, что значит Потеря спутника жизни. Я понимала это как немногие, я ощущала глубину его горя.

Он сказал мне, что ей был восемьдесят один год. Что же, это очень почтенный возраст. Ему самому было шестьдесят восемь. «Я знал, что она уйдет раньше меня, — писал он. — Но это не смягчает нанесенного мне удара».