Но подумай, о моя Аннхен, во сколько раз обе эти женщины превосходили тебя и умом, и образованием! Ведь ты, вместо чтения умных книг, только гоняешь гусей да уток — животных самых неприятных для людей, занимающихся кабалой! Вместо того, чтобы наблюдать течение небесных светил, — ты копаешься в земле, а о составлении гороскопов будущего я уже не говорю! Ты вечно занята выбиванием масла или заготовкой кореньев на зиму, словом, погружена в одни низкие, материальные расчеты, хотя я и сознаюсь, что пользуюсь плодами твоих забот сам. Суди сама, можешь ли ты понравиться утонченно развитому стихийному духу? Тобой, правда, цветет и преуспевает Дапсульгейм, но ты никогда не будешь в состоянии отрешиться от грубых, земных занятий. И все-таки, ты созналась сама, надев перстень на палец, ты почувствовала вместе с болью какое-то удовольствие. Я, заботясь о тебе, хотел разрушить кабалистическую силу перстня и освободить тебя от овладевшего тобой маленького гнома, но попытка моя не удалась вследствие вмешательства маленького духа в ореховой скорлупе. Тем не менее мне все-таки хочется победить твоего гнома во что бы то ни стало! Ты моя дочь и прижита мной не с какой-нибудь сильфидой или саламандрой, а с простой честной женщиной из хорошей семьи. Мать твою все соседи в шутку звали «козьей невестой», за то, что она, по своей идиллической натуре, проводила целые дни на лугу, занятая своим маленьким стадом, где я, старый дурак, в нее и влюбился! Но ты все-таки моя дочь, моя кровь, и я спасу тебя непременно от злобного гнома с помощью этого магического напильника.
Сказав это, господин Дапсуль взял маленький напильник и хотел распилить им пополам перстень на руке Аннхен. Но едва успел он провести им несколько раз взад и вперед по ободку кольца, как Аннхен громко закричала:
— Папаша! папаша! Оставь! Ты пилишь мне палец!
Причем из-под перстня, действительно, полилась струя темной, густой крови. Напильник выпал из рук господина Дапсуля фон Цабельтау, и он сам в отчаянии откинулся на спинку кресла, громко воскликнув:
— О горе! Горе! Я накликал беду на свою голову! Злой гном явится сейчас и перекусит мне горло, если меня не спасет моя сильфида!.. О Анна! Беги, дитя мое!
Аннхен, решительно ничего не понявшая из мудреных речей господина Дапсуля, не заставила его повторять приказание и тотчас же опрометью убежала из башни.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой рассказывается о прибытии в Дапсульгейм загадочного человека и о том, что из того вышло
Как-то утром, когда господин Дапсуль только что успел обнять со слезами свою дочь и хотел отправиться по обыкновению на свою башню, где ежедневно ждал посещения раздраженного гнома, вдруг раздался в воздухе веселый звук рога и вслед за тем, во двор замка прискакал маленький человек крайне смешной наружности. Буланый конь был совсем не велик ростом, почему, может быть, и уродство приехавшего карлика, с его огромной головой, не обнаруживалось явно по сравнению с ней. Туловище его было обыкновенной величины, и пока он сидел в седле, голова его возвышалась над спиной лошади, как у всех людей. Но, вглядевшись, каждый бы непременно заметил его маленькие ноги, болтавшиеся по сторонам седла, как две плетки. Карлик был одет в кафтан, сшитый из желтого атласа, высокую шапку с зеленым пером и большие ботфорты с голенищами из лакированного дерева. Громко крикнув: «тпррр…р!», он остановился подле господина Цабельтау, но вместо того, чтобы слезть, вдруг с быстротой молнии кувыркнулся под седло, затем уселся в него опять, подпрыгнув кверху футов на двенадцать и, перевернувшись в воздухе, встал на седло головой. В этом положении принялся он галопировать по двору, размахивая в воздухе своими коротенькими ножками такт, в размере трохеев, пиррихиев, дактилей и т. п. Когда он кончил эти упражнения и соскочил с седла, учтиво раскланявшись хозяевам, все увидели, что карлик, галопируя, написал копытами лошади на дворе замка целую фразу прекрасными римскими буквами: «Господину Дапсулю фон Цабельтау здоровья на много лет вместе с прекрасной дочерью!» Кланяясь, он три раза согнулся в колесо и объявил, что приветствие это поручено ему передать его господином бароном Порфирио фон Оккеродастом, по прозвищу Кордуаншпиц, который, если это будет угодно господину Дапсулю, немедленно явится засвидетельствовать ему свое почтение лично, вследствие того, что надеется в скором времени сделаться его близким соседом. |