Злословия, остроты, эпиграммы, порывы смеха не прекращались на этих собраниях, где волокиты собирали обильные жатвы. Но герцог де Рипарфон с надменной важностью проходил мимо, а Шавайе разгуливал с рассеянным видом человека, сердце которого занято своей мечтой. Напротив, Поль вздыхал, танцевал, говорил и действовал за троих.

Сегодня на представлении присутствовала герцогиня Беррийская. С самого её прибытия в Пале-Рояль Эктор, как жаворонок, завороженный зеркалом птицелова, приблизился раскланяться с принцессой.

— Не будете ли вы участвовать на сцене, маркиз? — спросила она.

— Нет, сударыня. Я простой смертный, и наряды богов меня не прельщают.

— Но ведь наряд недурен и состояние отнюдь не неприятное.

— Нужно же обладать достоинствами героев.

— Ваша скромность может привести в отчаяние! Скажите, пожалуйста, в чем так трудны достоинства Юпитера во времена Ио или Семелы?

— Сударыня, мне не представлялся случай видеть это на опыте. Но моя скромность, или, если хотите, гордость, ждет, чтобы случай представился мне как простому смертному, полковнику из окружения короля.

— То есть должности Аполлона, победителя нимф, вы предпочитаете роль прекрасного Париса, победителя богинь?

— Что вы подумали бы обо мне, ответь я — да?

— Что вы, возможно, правы, — отвечала принцесса с тонкой улыбкой, делавшей её столь обольстительной.

— Ваше одобрение подтверждает мой выбор, и я навсегда отказываюсь от Олимпа.

— Чтобы оставаться на горе Ид, где будете ожидать прихода какой-нибудь богини.

Эктор покачал головой.

— Подобным мечтам предается всякий, но кто когда им верил? — возразил он. — Диан более не существует.

— Откуда вам знать? — отвечала принцесса, рассеянно обрывавшая лепестки большого букета роз.

Заиграли скрипки, и разговор прервался.

— Цирцея, — прошептал Эктор, уходя от принцессы.

Можно понять, что если бы он не любил Кристину, то обожал бы до безумия герцогиню Беррийскую.

В середине вечера Сидализа, взяв под руку Эктора, увлекла его за картонный грот.

Она имела вид важный и таинственный, сильно его заинтриговавший. Взгляд Эктора говорил, что творилось у него в душе.

— Да-да, — сказала она, — я вас понимаю, и намерена говорить с вами о ней.

Эктор сжал руки Сидализы с чувством благодарности и страстно их поцеловал.

— Такая страсть? Вот что значит сила воспоминаний, — заметила она.

— Бывают случаи, когда любовь и дружба все равно что брат с сестрой.

— Я принимаю родство…Хотя, правду сказать, не без опаски…Вы смеетесь?

— Немного.

— Право, напрасно!

— Почему?

— Я так мало привыкла к равнодушию, что ваше меня удивляет и несколько сердит.

— Разве?

— Вы этому не верите?

— Не совсем.

— Стало быть, люди, служащие в армии, очень молоды?

— Дни там продолжаются двадцать четыре часа, а месяц тридцать дней, как и повсюду.

— Значит, годы зависят от влияния воздуха. В Марли всем вообще лет по пятьдесят, хотя на вид не более тридцати, во Фландрии же остаются лет шестнадцати или восемнадцати, хотя если счесть верно, наберется двадцать семь или двадцать восемь.

— Скажите, пожалуйста, к чему вся эта арифметика?

— Она ведет к тому, неблагодарный, чтобы вы знали, что я едва не полюбила вас, и именно потому, что вы не любили меня.

— Что за глупость!

— Это женская логика.