— Послушайте! — вскричал Эктор в порыве страсти, — я готов вас сделать французской королевой.

— Но, — гордо отвечала домино, — мне кажется, что я заняла бы это место не хуже другой.

Тон голоса, прозвеневшего вдруг подобно металлу, поразил Шавайе. Но прежде, чем он мог поразмыслить, беленький пальчик подруги слегка коснулся его рта.

— Не говорите о таких вещах так громко, — сказала она, — деревья Кур-ла-Рен могут быть подобны тростникам из басни, и это более чем достаточно, чтобы погубить вас в Марли.

— Потерять все, но сохранить вас? Это меня нисколько не пугает.

— Хорошо! — согласилась она. — Я устрою так, чтобы вы сохранили меня, ничего не теряя…Но для этого вы должны повиноваться мне во всем.

— Это легко.

— И быть готовым на все.

— Я уже готов.

— Если так, мы увидимся скорее, чем вы надеетесь.

— Могу ли я верить?

— Я хочу сделать ещё лучше.

— Каким образом?

— Вы не догадываетесь?

— Говорите.

— Ну, я лучше вам это докажу…

— Когда?

— Стало быть, вы желаете, чтобы это было как можно скорее?

— Разве ваше желание не таково?

— Признаю.

— Так исполните ваше обещание завтра же.

— Или сейчас, не так ли?

— Я желал бы этого.

— Завтра это невозможно.

— Тогда сегодня вечером.

— Опять невозможно.

— Вот вы ни на что и не решаетесь.

— Потому что я хочу решиться наверняка.

— Каждый час без вас кажется мне годом.

— Значит двадцать четыре часа стали бы слишком долгими.

Эктор улыбнулся.

— Обещайте мне не очень состариться, — вздохнула она, — и я обещаю вам немного сократить это время.

Продолжая беседовать, Эктор с подругой медленно шли рука об руку, так близко друг к другу, что их лица почти касались.

Голос голубого домино шептал на ухо Эктору нежнее и легче, чем дыхание призрака; он был немного неясен, но сердце любовника вдыхало в себя всякий его звук с упоением. Окружавшая их таинственность удваивала прелесть разговора, и Эктор уже забывал о времени, но тут она вернула его к действительности.

В тот момент они были возле Пон-Турнана. Толпа молодых людей удалялась с песнями, как ласточки, манимые весной. Коляски и их свиты всадников исчезали во мраке ночи; ещё час, и в Кур-ла-Рен воцарится тишина.

Невдалеке стояла карета без герба. На козлах сидел кучер. Два лакея в серых фраках ждали, сложа руки.

— Нам надо расстаться, — сказала домино.

— Уже! — вскричал Шавайе.

— Я должна быть дома до рассвета.

— Если возвратитесь немного позже, что такого?

— Тогда мы не увиделись бы больше.

— Если так, я уступаю.

— И я хочу, чтобы вы уступали всегда; впрочем, это на прощание.

— Хорошо; так сделайте для меня милость.

— Какую?

— Снимите эту маску, скрывающую вас от моих глаз, и дайте мне взглянуть на себя…Ваш образ будет запечатлен в моем сердце и воскресит во мне надежду.

— Вы этого желаете?

— Я вас прошу.

Домино быстро огляделась, стало лицом к бледному и нежному свету луны, поднесла руку к маске и сорвала её.

Эктор застонал: он узнал герцогиню Беррийскую.

— Что с вами? — вскричала она и, опасаясь неожиданной встречи, поспешно вернула маску на лицо.