Фредерик Марриет. Королевская собственность
Глава I
Не подлежит сомнению, что бывает такой момент, когда сносить покорно гнет и притеснения перестает быть добродетелью, и когда возмущение не может быть названо преступлением. Нельзя не сознаться, что бунт английского флота в 1797 г. имел самые законные основания, и что матросы прибегнули к силе и самоуправству лишь после того, как их справедливые требования и жалобы были оставлены без всяких последствий. Таким образом, поведение правительства само вызвало это всеобщее возмущение в Норе. Наглядным примером того, какого рода причины вызвали это возмущение, может служить печальная повесть одного из этих бунтовщиков, именно Эдуарда Питерса. Эдуард Питерс был человек даровитый и образованный. В момент безвыходного положения он поступил простым матросом на судно, чтобы достать кусок хлеба своей жене и единственному ребенку, явившемуся результатом слишком поспешного и несчастного брака. В качестве простого матроса он слишком выделялся среди остальных, чтобы это сразу не бросилось в глаза начальству. Видя в нем человека образованного и воспитанного, его приставили в качестве помощника к казначею судна и сделали секретарем командира. В этой должности Питерс оставался в течение двух или трех лет и за все это время не заслужил ни одного замечания: офицеры относились к нему с особым уважением, признавая в нем человека равного себе по образованию и воспитанию. Его безупречное поведение, тонкий такт и уменье держать себя заслужили ему всеобщее расположение. Но вдруг случилось несчастье: обнаружилась кража — из каюты казначея пропали часы. Так как, за исключением слуги, Питерс был единственный человек, имевший право во всякое время беспрепятственно входить в его каюту, то подозрение пало на него, тем более, что после самых тщательных поисков часы не отыскались, и явилось предположение, что они были переправлены на берег и перепроданы или заложены женою Питерса, которая со своим ребенком часто бывала на судне, имея разрешение от командира посещать мужа во время стоянок. Вызванный наверх и подвергнутый строгому допросу, обозванный негодяем в присутствии свидетелей капитаном, человеком горячим и всегда слишком поспешным в своих суждениях, Питерс кротко отрицал обвинения, но не оправдывался, хотя краска негодования залила его лицо, — и это-то выражение возмущенной души в человеке, не способном на такой проступок, было истолковано капитаном как явное подтверждение павшего на него обвинения. Краска негодования была принята за краску стыда уличенного вора, а его упорное молчание — за неимение оправданий, и в результате капитан объявил, что убежден в виновности Питерса. Несчастный был подвергнут тому жестокому и унизительному наказанию, какое полагается на военных судах за воровство, преступление, которое никогда не прощается во флоте вообще, а в военном — в особенности. Редкое преступление преследуется с такою строгостью на судах, как воровство, и действительно, уличенный в воровстве на судне человек заслуживает наказания. Но когда это позорное и унизительное наказание применяется без достаточных улик и доказательств, когда унижают и оскорбляют человека, роняя его в глазах его сослуживцев и товарищей, бесповоротно марают его репутацию честного и порядочного человека на основании одного только подозрения, — такая возмутительная несправедливость может вызвать в душе этого человека только ненависть и озлобление к существующим порядкам и к начальству, которому дано такое самовластье, и из человека, готового с радостью пожертвовать жизнью за родину, из человека благонамеренного и надежного сделать недовольного, возмущенного и опасного. Такое действие произвело бы это незаслуженное наказание почти на каждого человека, но для Питерса смерть была бы несравненно легче и отраднее, чем это подозрение, обвинение и это телесное наказание. А потому немудрено, что он воспользовался первой возможностью и дезертировал с судна. |
