– Найми адвокатов! Если низкое происхождение тебе не аргумент, то есть ещё кое-что, мимо чего невозможно пройти – она гражданка другого государства!

– Вы забываете, матушка, пока в нашей стране не выработано нормальное демократическое законодательство, Закон Крови является приоритетным по отношению ко всякому другому закону, и временное правительство выдаст матери наследницы престола все необходимые бумаги в течение нескольких дней.

– Но можно же что-то сделать! – воскликнула Зарина. В её глазах штормило негодование. Черные волны метались бессильно и грозно.

– Моими средствами, – с убийственной полуулыбкой заявила Селия, – ничего нельзя сделать. Может быть, можно вашими, матушка, но я бы этого не хотела. Чувства Кузьмы дороги мне. И его хорошее отношение я надеюсь сохранить, он подарил мне чудесное предчувствие любви…

– Красивые слова, – с нежной грустью прокомментировала Холли Штутцер, – и я слышу, они исходят из самого сердца.

– Ой… – Зарина неуклюже согнулась, инстинктивно подхватив ладонью снизу свой живот, точно он мог оторваться и упасть на пол, – больно…

Поразительно было видеть, как разом спали с этой женщины подобно сухой коробочке физалиса вся лихость, уверенность, отвага, как стала она сразу как будто меньше ростом, вся несчастная, жалкая, даже голос у Зарины зазвучал тоньше, звонче, словно в груди у неё подтянули струну.

– Нужен врач!

Селия отреагировала мгновенно – она выпорхнула из кресла и кликом по столику-панели вызвала дворецкую.

Холли Штутцер метнулась к Зарине и придержала её, оседающую на пол, под локти.

– Вот так, осторожно, здесь кресло.

Нерушимая женская солидарность в великом и страшном деле продолжения жизни в эти минуты заставила всех троих забыть разногласия и обиды. Всё свидетельствовало о скором появлении малыша. Селия и Холли ощутили волнение, какое всегда сопутствует таинству. Они не задумываясь бросились помогать Зарине, и она, совсем недавно настроенная к ним враждебно, теперь благодарно принимала их помощь.

Дворецкая привела молодую охранницу с татуировкой школы розы на плече. Та взглянула на роженицу, посчитала пульс на запястье, положила ладонь на каменно отвердевший живот. Зарина никак не могла найти удобного положения, она извивалась в кресле, мотала головой из стороны в сторону, лицо её было очень бледно.

– Я чувствую, что-то идёт не так, – сказала девушка с татуировкой, – пульс слишком частый, наполнение плохое, тахикардия…

– Мне слишком больно, так не должно быть, я ведь рожала уже, я помню, – выговорила Зарина глухо, преодолевая каждое слово как препятствие.

– Все роды разные, не волнуйтесь, – попыталась разрядить нарастающее напряжение всеобщей тревоги охранница, поглаживая кисть роженицы, лежащую на подлокотнике, – вторые дети рождаются обычно быстрее, не успеете оглянуться, всё закончится, будет счастливый папа малыша баюкать…

– Кровь! Там кк…кровь! Смм…смотрите, – Холли, не в силах совладать с прорвавшимся на волю заиканием, указывала пальцем на белоснежную юбку Зарины. Со зловещей быстротой расползалось, словно кусок масла на сковородке, сочно алое бесформенное пятно.

– Мне плохо, – прошептала Зарина, роняя голову, – меня тошнит, здесь душно, очень душно, как в гробу…

– Она теряет сознание, – заметила Селия, вглядываясь в закатывающиеся глаза роженицы.