Молодой буфетчик сделал вид, что ничего не заметил. Он старательно ровнял в витрине бутерброды на блюдцах.

Саймон подобрал кашне и печально прикрыл свои сиятельные ключицы, маленькие фиалки мужских сосков, ровный живот с незрелой ягодой пупка – всё то, что Онки Сакайо своей выходкой оскорбила, вознесла, впечатала в историю этого театра; непременно поползут шепотки во время второго действия, и после не сразу они утихнут, за ужином не совладать с искушением обсудить забавное происшествие: невоспитанная девица, депутат – как же круто играют на имидж противоречия натуры! – сорвала одежду с кокота прямо в фойе! Скандал! Брызги на репутацию и плюс сто очков к рейтингу в среде маргинальной молодежи.

Саймон испуганно шевелил губами, будто проверяя, принадлежат ли те, поцелованные Онки, ему, или они теперь отдельный вулканический остров на лице. В темноте он пробирался к своему месту; зрители недоуменно сторонились, как могли: не каждый день прекрасный молодой мужчина с обнаженным торсом, кокетливо перевязанным кашне, не стесняясь, опаздывает на спектакль.

Нет. Он не сдастся из-за порванной майки. Видит Всемудрая, он не раз ещё посолит кофе этой грубой гордячке. Он после такого в узел завяжется, а сделает так, что она будет покупать ему золотые бирюльки и целовать пальчики на ногах!

Саймон осторожным изучающим движением столкнул свои губы – печать её пробудившегося огня. Спалилась! И поделом.

Он не может сейчас уйти. Уйти – это проигрыш. А вот фланировать по фойе в течение всего вечера в одном кашне, овладевая сознанием всех присутствующих дам – стильная месть.

7

Афина Тьюри скончалась от рака в возрасте шестидесяти шести лет, обладая подлинно цветущей внешностью и до последней секунды сохранив ясность сознания. За три дня до своей кончины она давала последнее интервью на телевидении. Как и прежде, пухлые плотоядные губы её выпускали на волю шутки и выраженьица, осужденные обрести в народе крылья. Осанкой, посадкой головы – всей статью своей подтверждала она своё величие. За год до того в Атлантсбурге ей открыли памятник в бронзе. На публике женщина-эпоха, как пафосно её нарекли журналисты, выглядела так, точно жить ей ещё лет сто, и только самые близкие могли заметить, что Афина похудела, отреклась от некоторых своих привычек, начала раньше ложиться спать и постоянно глотала лекарства.

Прием "Пролифика", однако, она не оставила до самого последнего дня. "Мною рождённое меня и убьет." – шутила ученая. Она так часто и легкомысленно говорила про смерть и смотрелась такой здоровой, что, глядя на неё, можно было поверить в возможность бессмертия.

Ее кончина поразила всю страну.

Даже молодой муж, с которым в ночь накануне она легла как обычно, пребывал в святой уверенности, что она ещё «хоть куда».

– Вот так надо умирать. Как в дверь выходить. Была – и нет. Это же ужасно – изводить родственников своими последними днями, – похвалила подругу Аманда Крис, грустно проглотив виски.

Ходила сплетня, что Афина Тьюри приняла яд, чтобы не запомниться никому беспомощной и больной. Она ведь медийная персона – слава и позор всегда ходят бок о бок.

Её вдовец был охвачен стихийной искренней скорбью. Глядя на него, плакали даже те, кто Афину Тьюри ненавидел и от всей души желал ей смерти.

Чёрный костюм с шелковыми перчатками. Ни единой нитки другого цвета. Шляпа с густой вуалью, за которой узенькое бледное лицо всплывало призрачным пасмурным облачком. Чётки из агата. Ему осталось одно из самых крупных состояний республики. И этот факт не стоил даже самой маленькой, куцой, тайной его улыбки.

Афина Тьюри, познав за свою блистательную жизнь тысячи мужчин, не ошиблась в своем последнем выборе. Она видела, что этот юноша не продает ей себя, а дарит.