Сейчас ее мать не хотела, чтобы она оставалась.

— Королева очень устала, — сказала она, — и уже пора укладываться спать.

А Марии так хотелось задержаться и порасспросить Джеймса об убитом кардинале.

И хотя все целовали ей руку и клялись защищать не на жизнь, а на смерть, они не хотели, чтобы она оставалась. Мария знала, что не должна проявлять недовольства. Королева не должна показывать свои чувства, и мать постоянно учила этому дочь.

Все почтительно замерли, пока она покидала зал, отправляясь к леди Флеминг, своей гувернантке.

— Наша маленькая королева не очень-то любезна сегодня со своими придворными, — с трудом преодолевая смех, произнесла Джанет Флеминг.

— Да, она не очень любезна, — парировала Мария. — Я так хотела остаться поболтать с Джеймсом. Он подмигнул мне, когда целовал руку.

— Мужчины всегда подмигивают тебе — ты ведь королева! — пытаясь подавить смех, произнесла Джанет.

Мария расхохоталась. Ей всегда было легко и весело с ней. Джанет приходилась Марии теткой. Она была очень хороша собою, хотя уже не молода, и казалось, жизнерадостности в ней было не меньше, чем в ее маленькой подопечной. Она тоже была из рода Стюартов, приходясь родной дочерью бабке Марии, а маленькая Мэри Флеминг была ее дочкой. Маленькой королеве было крайне просто уговорить Джанет позволить ей делать то, что ей хочется, и Мария очень нежно любила свою гувернантку.

— Он всего лишь мой брат, — сказала она.

— О да! И должен радоваться этому, — произнесла Джанет. — Если бы он не приходился тебе братом, то в его жесте можно было бы усмотреть оскорбление короны.

Джанет продолжала болтать, пока Мария готовилась лечь спать; это была легкая болтовня о танцах, одежде, играх, и, когда в спальню зашла ее мать, Мария, казалось, на время забыла об утренней истории с Битон.

Королева-мать отпустила всех, кто был вокруг, и Мария поняла, что та пришла отругать ее. Все-таки, это странная вещь — быть королевой — ты не можешь быть искренней на людях.

— Ты плакала сегодня, — произнесла Мария де Гиз Лотарингская. — У тебя было заплаканное лицо, когда ты появилась перед придворными.

Маленькая Мария вспомнила все, и слезы застлали ей глаза.

Бедная Битон! Она вспомнила ее отчаянные рыдания.

— Женщины в этой стране не умывают лицо перед тем, как предстать перед Двором?

— О да, maman, но это было такое большое горе. Оно никак не отпускало меня.

Мария де Гиз вдруг смягчилась и наклонилась поцеловать личико дочери. Мария доверчиво улыбнулась, и ее руки мгновенно обвили шею матери.

Королева-мать была взволнована. Мария вела себя слишком открыто, всегда была готова проявить свои чувства. Это была чарующая, но совершенно неуместная черта в характере девочки, вознесенной на вершину власти.

— А теперь, — строго произнесла королева-мать, — достаточно эмоций. Объясни мне причину твоих слез.

— Убит дядя Мэри Битон.

«Так она знала об этом! — подумала ее мать. — Как же сохранить в секрете от детей страшные вести? У маленькой Марии действительно был повод для слез. Кардинал Битон, глава римской Церкви на земле еретиков, был ей, конечно, другом. Кто же теперь защитит маленькую Марию от этих людей, рвущихся к власти?»

— Ты любила кардинала, дочь моя?

— Нет.