Седой взмахнул рукой, намереваясь хлопнуть Шемсена по плечу. Превозмогая раны, Шемсен приготовился к удару. Его сердце забилось вдвое быстрее, мышцы расслабились, и всё же он, не сдержавшись, поморщился от боли.

“У меня есть мазь”,   сказал седобородый, и один из двух младших подплыл к ним, неся запечатанную воском раковину.

Шемсен пожал плечами, встряхивая руку и отказываясь от предложения.

“Я займусь собой, когда доберусь до гавани”.

“Ты сможешь плыть и не отставать?”

“Либо смогу, либо нет. Я и прежде плавал в одиночку. Здесь я ждал только, пока кто то не придет проверить, что случилось, и не освободит меня. Это мой пост для Уотердипа. Никто не скажет, что я оставил его”.

Старый мермен покачал головой. Его род придерживался собственных обычаев. Они были храбры при необходимости и верны долгу, но что в воздухе, что под водой, понятия о чести у всех разные.

“Возьми скакуна, если нужно”,   бросил седобородый, уже сидя на своём морском коне.   “Или держись за плавник”.

Все четверо мерменов поднялись со дна.

“Вы никого не оставите тут?”

“Буй уничтожен, морской эльф. Слепое пятно, конечно, но небольшое. Если сахуагины достаточно хитры, чтобы вернуться, не потревожив глаза других буев, пусть опробуют внутреннюю защиту. До Прихода любой, кто находится здесь, будет одинок, как в Сокровищнице Амберли. Я не заставлю никого пропадать без толку”.

Шемсен вздохнул, окатив жабры холодной водой. Только глупец отвергает дары Амберли.

В гавани Уотердипа не найти рифов или зарослей водяных растений, и несмотря на усилия всех живущих под водой и над ней, неприятный вкус и грязноватый оттенок не являются чем то необычным. Шемсен никогда не забывал, что он беглец, лишенный дома. Даже собственное жилище напоминало ему об этом. Когда морские эльфы впервые попросили убежища у Уотердипа, гильдия магов выбила ровные ниши в утёсах, давших бухте ее имя. На нишу была натянута сеть, не позволяя волнам украсть то немногое, что он собрал за десятилетнее изгнание.

Шемсен делил пещеру с другим морским эльфом. Эшоно попался акулам во время их долгого отступления к Уотердипу. Их выжившая целительница сделала, что могла, но самое необходимое – месяц отдыха и хорошее питание – было им недоступно. Ногой он больше пользоваться не мог. В гавани это ему не слишком мешало, но не позволяло участвовать в патрулях, которые изгнанники считали своим правом и обязанностью. Вместо этого он приучился действовать в качестве посредника на суше, разбираясь в спорах и недоразумениях, постоянно преследовавших морских эльфов в их безопасном, но столь необычном убежище.

Странной парой они были, Шемсен и Эшоно, объединённые лишь бегством из уничтоженной деревни и тяжким путём в холодные воды. Но в эти дни и такой малости было достаточно.

“За Пешхета”,   провозгласил Эшоно, салютуя погибшему эльфу раковиной с пастой. “Пока мы живы, мы помним его”.

Он глотнул. Шемсен вторил ему.

“Говорю тебе, друг мой, ты должен взять жену, чтобы было кому помнить нас”,    мрачно пошутил Шемсен.

Он, Шемсен Скиталец, шутит! Его жаберные щели изумленно задрожали. Как бы ни было это странно, он стал считать калеку Эшоно другом.

“Только после тебя”,   ответил Эшоно, зачерпывая ещё одну порцию пасты из плававшей между ними чаши. “И ни днём раньше”.

“Слишком стар”.

“Сколько тебе? Четыре сотни? Пять?”

“Я чувствую себя старше”,   честно ответил Шемсен.

“Тем больше причин. Женись. Заведи семью, пока ещё не поздно”.

Шемсен опустил голову.