— Ты сама сообщила, что неумеха, которая может что-нибудь испортить. — Вандерфилд потянулся к изящному столику, налил в пузатый бокал багровую жидкость, сделал глоток.

— Разве студентам ВСА разрешен алкоголь? — поразилась я.

Эш поднял брови.

— Тоже хочешь? Угостить?

— Я не пью, — буркнула я, отжимая тряпку и вешая ее на швабру. Поведение и взгляд Вандерфилда изрядно нервировали, я не понимала, как вести себя, и видела подвох в каждом его движении и слове.

— А зря, — парень качнул в руке бокал. — Такая гамма вкуса. Особенно со льдом. Лед придает особенный… изыск, знаешь?

Меня снова заколотило. Это он сейчас намекает? Или у меня мания преследования?

Отчаянно закатала рукава платья и принялась яростно намывать пол в проклятой комнате. Главное, не думать о парне за спиной. Таращится, ну и в бездну его! Чтоб у него глаза сломались!

— А ты сзади ничего, — донесся задумчивый голос, который я уже ненавидела. — Как-то я не рассмотрел в первый раз.

Швабра показалась раскаленной кочергой, и я ее чуть не выронила. В какой первый? На реке? Или сегодня? Что он имеет в виду? О чем говорит? Значит, все-таки помнит? Или нет?

Бездновы странники, да я так с ума сойду! Сжала зубы и с удвоенным рвением принялась тереть заново. Вандерфилд, к счастью, молчал.

— Готово! — разогнулась, поворачиваясь к хозяину комнаты.

Он сидел в прежней позе, кажется, даже вина в его бокале не уменьшилось. Но стоило мне двинуться к ванной комнате, чтобы оставить тряпку, ожил.

— Плохо, Аддерли. Ты оставила кучу пыли. Мой снова.

— Что? — завопила я. — Да я прекрасно отмыла! Ты врешь!

Вандерфилд отставил бокал и оперся локтями на колени, глядя в упор.

— Я вру? — мягко произнес он, делая упор на первом слове. И улыбнулся. Да так, что мне плохо стало. — Что ты, я предельно честен. А пол грязный. Мой снова.

И вот тут все встало на свои места. Я смотрела на гада, гад смотрел на меня. И мы оба знали правду. Что год в ВСА окажется самым худшим в моей жизни.

Сволочь аристократичная, бездушный сноб, гад белобрысый!

Сколько новых слов и определений я придумала для своего «нанимателя», пока драила его апартаменты! Правда, ругалась я в своей голове, понимая, что произнесу хоть слово — и мне же будет хуже. К моему ужасу и удивлению, у проклятого Вандерфилда оказалась не одна комната, а целых три! Три комнаты, раздери меня дубогрыз! У студента! Да вся наша квартирка в Котловине была меньше, чем помещение, в котором проживал один учащийся ВСА!

И каждая комната с набором дорогушей мебели. Святой Фердион, да мне даже прикасаться было страшно ко всему этому бархату, паркету, мрамору и лаку! Если честно, это были самые красивые помещения, которые я видела в жизни. И все новое, целое! Никаких трещинок на столе, сколов на ручках, потертостей на сидениях. Изумительно. Если бы не злость, я, наверное, вообще не решилась бы прикоснуться ко всему этому великолепию. Но за плечом стоял и усмехался человек, от вида которого внутри поднималось что-то темное и яростное.

Стоило лишь вспомнить свое падение в реку, а потом долгую дорогу домой — как я шла, шатаясь и покрываясь ледяной коркой, — и всю мою нерешительность смыло студеной водой. Лекарь тогда удивлялся, что я выжила. Я и сама удивлялась — дойти в подобном состоянии сродни чуду. Или магии. Верно, лишь благодаря случайно пробудившимся во мне силам, я и доползла в тот день. А если бы дар не пробудился? Если бы…

Так что терла и мыла я со злостью, поджав губы и пытаясь не смотреть в сторону хозяина. Вот только толку от этого было чуть.