Они столь же горды, как арабские, монгольские или индийские властители, и не меньшее значение придают этикету, однако этикет не должен проявляться открыто, он ощущается подспудно, а внешне разговор князя с подданным выглядит почти как беседа равного с равным. Итак, я наклонил голову и через пару секунд ее поднял. Этого было достаточно.
– Хорошо, мы обо всем условились. Управляющий Аниш позаботится о тебе. С его помощью ты займешься приготовлениями к поездке. Я хочу отправиться в путь как можно скорее. Караван должен соответствовать моему статусу я представляю особу императора, – но не следует излишним великолепием вызывать у соседей зависть или подозрения. Все детали вы обсудите с Анишем.
Взмах руки – и управляющий уже стоит возле меня. Я и не слышал, как он подкрался. Его господин изящным жестом положил в рот еще один финик. Аудиенция была закончена, вельможе предстояли другие дела.
Через три месяца мы отплыли – не из Мангалора, а из северной гавани Гоа (арабы называют ее Синдабур). Тем самым мы на пятьдесят миль сократили сухопутный переход из Града Победы и на столько же удлинили плавание по морю до Йемена.
Все это время я числился на службе у князя и занимал комнату в той части дворцового ансамбля, в которой располагались личная резиденция князя, официальная приемная, помещения для слуг и придворных. Я получил маленькую чистенькую комнатку, единственным недостатком которой было соседство с кухней. Я все время дышал ароматами растительного масла, чеснока и пряностей. Однако жалованье было весьма изрядным, тем более при полном отсутствии расходов. Я скопил некоторую сумму и вверил ее еврею ювелиру на той стороне реки – я свел с ним знакомство за это время. Эти деньги стали начатком небольшого состояния, обеспечившего мою старость.
В эти месяцы я ни разу не встречался с Сирианом и Умой. В тот самый день, когда я заключил договор с моим ювелиром, я долго бродил по деловой части города, высматривая дом, где провел сказочную ночь, но, к несчастью, я натыкался на десятки похожих зданий, не обнаружив ни одного, в точности соответствующего моим воспоминаниям. В конце концов я сдался и вскоре почти убедил себя, что все события того вечера были порождением фантазии, разыгравшейся из‑за усталости, непривычного окружения и, отчасти, из‑за не вполне угасшего желания.
Правда, мне удалось найти храм не в Священном квартале, а чуть в стороне, между рекой и кварталом торговцев. В этом святилище стояло изваяние богини из моего сна – если то был сон: чернокожая, украшенная черепами, окровавленная. Местность вокруг казалась заброшенной и зловещей, но кто‑то продолжал поддерживать здесь чистоту и порядок. Никто из прохожих не желал ответить, что это за богиня, все бросались прочь, стоило мне задать вопрос, а иные даже делали жесты, весьма напоминающие те, с помощью которых мы, арабы, защищаемся от дурного глаза. Наконец пришла маленькая девочка с соломенной сумкой, наполненной лепешками, и сказала, что черная богиня – это Кали, Бхадра‑Кали, богиня смерти, согласно легенде, одолевшая Шиву.
Я наслаждался многими красотами и удовольствиями Виджаянагары, не уставая восхищаться огромными зданиями, предназначенными для общественных и религиозных нужд, а также для пользы или развлечения горожан, в особенности мне запомнились Королевские бани, храм Шивы с поразительной, сводящей с ума настенной росписью, бассейн, обрамленный каменными террасами с сиденьями, похожими на полуразвалившиеся пирамиды, – здесь, у прохладных вод, любой горожанин мог передохнуть в часы полуденной жары, – а также стойла для императорских слонов с высоким позолоченным сводом. Мне казалось, что все жители здесь – поэты и музыканты, начиная с самого императора (он же – аватара Кришны), воздавшего в стихах хвалу этому божеству, то есть самому себе, и вплоть до последнего грузчика на фруктовом базаре.
Плодов и риса хватало на всех, они были до смешного дешевы, можно сказать, их отдавали даром; молоко, масло, сыр, яйца и рыба немного превосходили их в цене, но не слишком. |