|
На миг, правда, мне показалось, что одна женщина все‑таки допущена сюда, но, присмотревшись, я понял, что ошибся. Фигура, изображавшая мать Иисуса, была ростом в добрых шесть футов. Этот изящный юноша надел на себя синее платье и укрыл голову платком, кокетливо выглядывая из‑под его краешка. Мы видели лишь один каштановый локон и часть лица – гладкую, чистую, белую кожу, большие ярко‑синие глаза, накрашенный, как у шлюхи, рот. Когда я понял, что передо мной переодетый женщиной мужчина, я осознал, что маскарад оказался столь успешным благодаря его молодости (ему едва ли сравнялось семнадцать лет) и довольно женственной красоте. Рядом с этим юношей стоял «Иосиф» – мужчина постарше (пожалуй, ему уже исполнилось тридцать), крепкого, тяжеловатого даже сложения, темноволосый и румяный. На него нацепили парик и бороду, поспешно изготовленные из овечьей шкуры, вывернутой шерстью наружу, а домотканый плащ ему, скорее всего, одолжил кто‑то из слуг.
Замечательнее всего был сам младенец Иисус, вернее, то существо, которое «мать» держала на руках. Это был ни больше ни меньше как молочный поросенок, живой, но очень спокойный, с удовольствием развалившийся в объятиях «матери» и глядевший ей в лицо с явным удовлетворением. Он даже морщил пятачок и принюхивался, словно в поисках вымени. В зале воцарилась тишина. Али что‑то настойчиво шептал мне, но я и без него понимал, что должен отнестись к этой сцене со всевозможной серьезностью. Приблизившись к актерам, я склонился к обутым в мужские башмаки ногам Марии, стараясь, как мог, изобразить смирение и почтение, и положил на пол свой кубок. Али и Аниш последовали моему примеру, и, когда Аниш, кряхтя, поднялся на ноги (никакие лишения, встретившиеся нам в пути, так и не заставили его похудеть), все присутствовавшие разразились смехом и радостными воплями. Шум напугал поросенка, тот принялся извиваться в руках «матери» и в конце концов обмочился. Юноша, игравший эту роль, с воплем вскочил на ноги, бросил животное на пол и попытался пнуть его ногой, однако поросенок успел удрать. – Чертова тварь! – заорал он. – Неужели нельзя было завернуть его во что‑нибудь? После чего оба актера сбросили маскарадные костюмы и направились к помосту, пригласив нас с собой. «Иосиф» оказался хозяином и распорядителем пира Ричардом Невилом, графом Уориком и капитаном Кале (не спутай, пожалуйста, этот титул со званием капитана стражи). Он постарался внушить нам, что является богатым и могущественным человеком: благодаря браку с дамой, которая принесла ему титул, ему принадлежат также большие поместья в различных местах Ингерлонда. Кроме того, Ричард Невил приходился сыном и наследником графу Солсбери – этот седой человек, бывший некогда прославленным воином, также присутствовал за столом. И в этот раз, и в дальнейшем Невил демонстрировал заносчивость, упрямство и своеволие, которое, как мы скоро поняли, присущи всем английским вельможам, хотя этому человеку, пожалуй, в большей мере, чем его собратьям. Кое‑какие основания гордиться собой у него были. Мы скоро узнали, что Уорик отличился на войне, особенно действуя на море, очистил пролив между Ингерлондом и Францией от пиратов, однако на суше он проявил себя не слишком умелым – то опрометчивым, то нерешительным – военачальником. Молодой человек назвался Марчем Эдди Марчем. Насколько я понял, он считается своим в компании вельмож благодаря красоте, веселому нраву и дружбе с Уориком, но сам по себе невелика особа, поскольку не может похвастаться принадлежностью к знатному роду или наследственным имением. Как неоднократно объяснял мне Али, англичане придают гораздо большее значение происхождению и богатству человека, чем его способностям и заслугам. Но это так, в скобках. С живыми картинами было покончено, и начался пир. Пища, как всегда, оказалась отвратительной. Нам предложили говядину в огромном количестве, а также баранину мясо отрезали кусками от целой туши, жарившейся, или, скорее, обгоравшей, над очагом. |
