Входит старик с развевающейся седой бородой, в огромной красной бархатной шапке, обмотанной длинным шарфом – шарф спускается ниже и укутывает также шею, ложится на черный бархатный плащ. Старик топочет ногами, сбивая с них снег, и отказывается раздеться, пока не выпьет горячего вина. Ему подносят кварту красного вина с гвоздикой и корицей из наших припасов и с кусочками сушеного яблока, затем он съедает половину подогретой лепешки и тарелку жаркого из кролика, откашливается и отфыркивается, точно кит, обильно сплевывая мокроту в камин. Он стоит прямо перед камином, лишая всех остальных права наслаждаться его теплом. Не обращая никакого внимания на Эдди, старик заговаривает с олдерменом Доутри.

– Чертова Ганза! – рявкает он.

– Верно, верно! – подхватывают остальные.

– Это уж чересчур! – продолжает он.

– Верно, верно! – твердят они.

– Знаете, что они на этот раз затеяли?

– Нет, расскажи нам!

– Английской тканью запрещено торговать к северу и востоку от Везера, если ее привезут не на ганзейском корабле.

– Да ты шутишь!

– Нет, не шучу. Я пристроил парнишку работать на кухне у одного из них, в Стилъярде. У него глаза и уши всегда открыты. Через пару дней об этом будет объявлено официально.

– Немецкие ублюдки, мать их!

– Что нам делать? Нельзя это так оставить. Они уже захватили рынки ткани в Антверпене, Брюгге и Кельне. Наше счастье, если на нашу долю останется хоть десятая часть торговли, – с этими словами Доутри обернулся к Эдди. – Вот видите? Будь у нас король как король, если б он жил в Лондоне или хотя бы в Вестминстере и держал все в своих руках, они бы не осмелились. Что бы вы сделали, будь вы королем?

Эдди ни минуты не сомневался.

– Я бы приказал лорду адмиралу вывести в море наш флот и потопить первый же ганзейский конвой, который осмелится приблизиться к нашим берегам, а сам бы тем временем пригласил этих ублюдков из Стилъярда на обед в Тауэр и не отпустил бы их домой, пока мы не придем к соглашению.

Именно такое заявление они хотели услышать.

Тут Али подошел ближе, покачиваясь и опираясь на свой посох, взял Эдди под локоток и что‑то такое зашептал ему в ухо. К этому времени князь Харихара и Аниш уже покинули собрание и удалились в заднюю укромную комнатку дома. Там они засели, наполняя одну посудину за другой, а ведь я предупреждала их – нельзя пить некипяченую воду. Ладно, потом я накормлю их отварным рисом без всяких приправ, и пусть они пососут лимон. Выслушав Али, Эдди кивнул и вновь обернулся к купцам.

– Как же я сразу об этом не подумал, – сказал он, – ведь у лорда Уорика в Кале стоят восемь каравелл с пушками. Полагаю, он мог бы замаскировать их под пиратские суда и…

Переговоры продолжались до двух часов дня, затем миссис Доутри приказала подавать обед, и все гости принялись есть и пить, и это длилось до самого заката. Нас угощали жареным лебедем, осетриной и устрицами, марципанами из миндаля и сахара, только что доставленного на мавританском судне из Малаги, и все это мы запивали сладким вином из тех же краев. Посреди обеда Эдди слегка побледнел и на его лице выступил пот. Я посоветовала ему отправляться в постель, он было заспорил, но сдался, когда я пообещала подняться вслед за ним и убаюкать его.

И вот мы лежим рядом, и его человечек все растет, о, он уже совсем большой, он гордо вздымается над его животом, точно мачта корабля, он слегка покачивается так оно бывает у юношей, когда копье наливается кровью и вторит каждому удару сердца.