– Я скажу, что ты хочешь, потом ты убьешь. Так не говорить. Нет копье.

Ярнульф медленно опустил копье на платформу, подальше от длинных лап гиганта, но не стал убирать руку далеко от древка.

– Вот так. Говори, дьявольское отродье. Я жду, когда ты скажешь почему.

– Почему что, человек?

– Почему твои соплеменники снова начали рыскать по Риммерсгарду и заходить так далеко на юг – на земли, которые вы грабили много поколений назад? Какое бедствие заставило ваше злобное племя выйти из Норнфеллса?

Гигант, пожиратель мертвечины, смотрел на Ярнульфа столь же пристально, как на острие копья, и дыхание с хрипом вырывалось из его груди.

– Что… такое… «бедствие»? – наконец спросил он.

– Плохие времена. Скажи мне, почему ты здесь? Почему твое племя снова начало охоту в землях людей? И почему самые старые и больные гюне – вроде тебя – крадут и поедают мертвые тела людей? Я хочу знать ответ. Ты меня понимаешь?

– Понимать, да. – Существо кивнуло, гротескное и чуждое движение для такого зверя, и его лицо исказила гримаса недоумения. – Говорить твои слова мне – да. – Но Ярнульфу было трудно его понимать, речь получалась звериной из-за кривых зубов и нечеловеческого рта. – Почему здесь? Голод.

Гигант облизал длинным серым языком потрескавшиеся губы, напомнив Ярнульфу, что монстр с такой же радостью сожрет его, как и труп безымянной старой женщины, в склепе которой под открытым небом они находились. И даже если тварь ответила на его вопросы, может ли он позволить жуткому существу осквернить тело женщины-эйдонитки? Не будет ли это преступлением для Небес таким же серьезным, как преступление гиганта?

Господь мой, – начал молиться он, – дай мне мудрости, когда придет время.

– «Голод» – это недостаточный ответ, гигант. Почему твое племя преодолевает огромный путь до Риммерсгарда, чтобы кормиться? Что происходит на севере?

Наконец, как если бы гигант принял решение, его рот растянулся почти в улыбке, обнажив зубы, – получилось скорее предупреждение, чем выражение доброжелательности.

– Да, мы говорить. Я говорить. Но сначала сказать имя. Я… – Он постучал по груди массивной рукой. – Бур Йок Кар. Теперь ты. Говорить.

– Мне нет нужды сообщать тебе свое имя, чудовище. Если хочешь принять мое предложение, дай мне то, что я попросил. Если нет, тогда наша встреча закончится иначе. – Рука Ярнульфа легла на древко лежавшего рядом копья.

Блестящие глаза гиганта метнулись к оружию, потом его взгляд снова переместился на лицо Ярнульфа.

– Ты спрашивать, почему ходжуны – почему гиганты – пришли сюда, – сказало существо. – За едой. Многие рты голодают теперь на севере, в горах. Слишком много ртов.

– Что ты имеешь в виду – слишком много ртов?

– Хикдайа – вы называете норны. Слишком много. Север проснулся. Охотники… всюду.

– Норны охотятся на вас? Зачем?

– Для сражения.

Ярнульф присел на корточки, пытаясь понять.

– Но это не имеет смысла. Зачем хикеда’я с вами сражаться? Гиганты всегда им подчинялись.

Гигант покачал головой. Его лицо оставалось нечеловеческим, но в глазах светился настоящий ум, и Ярнульф подумал, что раньше он даже не догадывался о его существовании. Гигант напомнил ему виденную однажды обезьяну, диковинку, которую купец из Наарведа держал в клетке, стоявшей на холодном дворе его дома. Глаза животного были такими же осмысленными, как у человека, и то, как обезьяна сидела в самом углу своей слишком маленькой тюрьмы, показывало, в каком отчаянии она находилась.