– Прошу прощения за резкие речи, миледи. Я так расстроен, что не сумел сдержаться. – Он снова повернулся к брату: – Неужели ты думаешь, Салюсер, что кольцо герцога, которое ты получил, потому что родился первым, заставит меня стоять в стороне и молча наблюдать, как дикари грабят нашу землю, сжигают поселения и убивают людей?
– Ты слишком быстро теряешь хладнокровие, Друсис, – сказал герцог. По мере того, как лицо его брата темнело, Салюсер все больше бледнел, и они становились такими непохожими друг на друга, что их уже трудно было принять за братьев. – Отойти в сторону и смотреть, как на наши земли совершаются набеги? Я не говорил ничего подобного – это твои слова. – Он сделал глубокий вдох, и даже Джеса поняла, что герцог старается сохранить спокойствие. Когда он поднял руку, чтобы пригладить бороду, пальцы у него дрожали. – Нет, мы обсудим проблему и разберемся с ней так, как делали всегда, созвав совет с другими аристократами Доминиата. А теперь, я не сомневаюсь, что ты проделал долгий путь и тебе нужно отдохнуть и привести себя в порядок – ты весь в дорожной пыли. – Салюсер хлопнул в ладоши, и через несколько мгновений в комнату вошли двое слуг. – Отведите моего брата в его покои и позаботьтесь, чтобы у него было все, что необходимо, – приказал им герцог. – Мы вернемся к нашему разговору позднее, Друсис.
Джеса видела, что лицо графа остается красным от гнева, но еще она заметила блеск в глазах Друсиса, как у охотника, заметившего, что его жертва выбралась из норы.
– Очень хорошо. Но я не стану скрывать свои чувства перед Ингадарисом, Альбиасом, Клавесом и остальными. Если ты не поможешь мне растоптать степных паразитов, я сам с ними разберусь!
Он решительно вышел из комнаты, и слуги поспешно последовали за ним.
Маленькая Серасина снова заплакала, и на этот раз к ней подошла герцогиня, которая взяла ее у Джесы, прижала к груди, дала пососать свой палец, и девочка быстро успокоилась.
– Позови кормилицу, – сказала она Джесе. – Слишком много криков. Малышку нужно покормить, прежде чем она снова заснет.
Джеса направилась к двери, но успела услышать, как ее госпожа говорит герцогу:
– Я бы многое простила твоему брату, если бы верила, что он действительно разгневан.
– Что? – Герцог явно удивился. – Что ты говоришь, Кантия?
– Я думаю, это обман. Он лишь надел маску гнева.
– Ты не понимаешь Друсиса, жена. Он с самого детства был упрямым и горячим. Он всегда сначала прыгал и только потом смотрел куда.
– О, я думаю, он смотрит, куда собирается прыгнуть, – сказала Кантия, и Джеса с удивлением услышала жесткие нотки в нежном голосе герцогини. – Я думаю, он смотрит очень внимательно.
Дверь у нее за спиной закрылась, и Джеса не слышала продолжения разговора.
Глава 29. Коричневые кости и черные статуи
Саймон устало вздохнул и постарался взять себя в руки.
– Ты не прав, Морган. Мы не ругались с тобой всякий раз, когда ты пропускал совет или по другим поводам, но из этого не следует, что мне и твоей бабушке все равно.
Конечно, Саймон испытывал гнев, но, как и всегда, ему было трудно смотреть на внука и не видеть утраченного сына. Те же тяжелые насупленные брови, те же красивые черты лица – во всяком случае, не как сейчас, когда Морган дулся словно капризный ребенок. У Моргана, не такого высокого и худого, как его отец, были те же черты, что и у Джона Джошуа; и порой, когда Саймон пытался воспитывать Моргана, ему казалось, что он ругает бедного мертвого Джонно.
– Но теперь многое изменилось, Морган, – продолжал король. |