— Нам бы организовать такое дело на Лиговке, — мечтательно протянул Макар Хрящ.

— Не выйдет, — отрицательно покачал головой Фомич, — уж слишком чекисты стали напористыми. А потом, здесь у нас свои традиции сложились. Я ведь с малолетства на Хитровке околачиваюсь, и таких, как я, у нас более половины.

— Возможно… Ну и накормила меня Лизонька, мясо в зубах позастревало, — пожаловался питерский. Он ловко извлек из коробка спичку и, достав из кармана нож, уверенными движениями заточил кончик спички.

Фомич невольно обратил внимание на красивый предмет. Даже в полутьме было видно, что работа необыкновенно тонкая — рукоять из кости желтоватого цвета инкрустирована золотом, а лезвие узорчатое, из дамасской стали. Таким ковырнешь разок, и до самой смерти рана не заживет.

— А ты, я вижу, любишь красивые вещи, — показал взглядом на нож Фомич.

— А кто их не любит, — усмехнулся Макар, поигрывая ножичком. — Это как баба, не могу пройти мимо красивой, обязательно хочется получить ее в собственность. Ничего не могу с собою поделать Любую цену за хорошую вещь отдам.

— Дай глянуть, — протянул руку Фомич.

— Бери, — сложил нож Макар и протянул его Константину.

— Знатное перышко, — оценил тот. — Такое в руке держать одна радость. И золота здесь немало. Вон какой тяжелый.

Питерский жиган любил красивые вещи, а это уже характер. Не каждому они в руки даются, лишь избранным. А если попадаются к людям случайным, то, как правило, надолго у них не удерживаются, ускользают меж пальцев, как речной песок. Красивая вещь любит людей волевых, требуется немало достоинств, чтобы удержать ее при себе.

Верно сказал питерский: золото сравнимо разве что с бабами — к одному оно прилипает, а других не замечает совсем.

— Я не взвешивал, но золота немало.

— И сколько ты за него отдал? — возвращая нож, спросил Фомич, подумав о том, что он и нож бы приобрел в собственность.

— Здесь другая история, — небрежно сунул нож в жилетку Хрящ. Будто и не золото вовсе, а кусок обыкновенного железа. — Мне его подарил Степа Рыжий.

— Дорогой подарок.

— Я тоже оценил, — согласился Макар Хрящ.

— Ты вот что, — отбросил последние сомнения Фомич, — давай завтра часиков в девять подваливай на Хитровку.

— А Кирьян-то будет? — засомневался Хрящ.

— Расскажу ему все, как есть. Ты фартовый, а он таких любит, они удачу приносят. Да вот еще что… Ты к Лизке того… не клейся. Я ее замарьяжил.

— Ладно, договорились, — и, кивнув на прощание, Хрящ ушел в ночь, увлекая за собой Ваську Кота.

Фомич увидел, как от противоположного дома мелькнули две тени и, прячась под козырьками домов, устремились вслед за гостями.

Уж эти-то не отпустят, до самого пристанища залетных проводят.

Фомич еще немного постоял, а потом уверенно направился в глубину Хитровки, в небольшой флигель. Оглянувшись и не обнаружив ничего подозрительного, он выбил пальцами по двери негромкую дробь. Дверь тотчас открылась, и Фомич юркнул в проем.

Комната была небольшая, заставленная коваными сундуками, в углу стояла кровать, на которой, разомлев, поверх пестрых покрывал лежала девица лет восемнадцати.

Фомич старался не смотреть на нее и как заговоренный наблюдал за пальцами Кирьяна, неторопливо застегивающего рубаху.

— Хочешь? — показал Кирьян на девушку, которая совершенно не стеснялась своей наготы, и, махнув рукой, добавил: — Ах да, совсем забыл, ты же у нас однолюб.