Хотя король был австрийцем, она сочла знаменательным, что рос он в Германии.

Осторожно наводя справки, она выяснила, что число австрийцев при дворе, хотя и значительное, уступало числу немцев, и что почти все офицеры в армии были немецкого происхождения.

Лишь одно ее утешало: она не только превосходно знала немецкий, но уже неплохо овладела славонским.

Однако она осмотрительно умалчивала об этом в беседах с послом, который при каждой их встрече осведомлялся, как продвигаются ее занятия.

Она инстинктивно понимала, что он предпочтет услышать отрицательный ответ.

— Меня поражает, ваше высочество, — сказал он, — что вы находите время среди хлопот с вашим приданым на эти уроки и тратите на них силы, которые нужны вам для стольких других дел.

— Я нахожу их очень интересными, ваше превосходительство, — ответила Хиона. — И, как вам известно, мой отец очень интересовался историей Балкан, и я знаю, он не одобрил бы, если бы я не старалась познакомиться со Славонией поближе. А там, конечно, есть много книг, не переводившихся на другие языки.

Посол засмеялся язвительным смехом.

— Книг? — повторил он. — Сомневаюсь, что вы найдете хоть что-нибудь интересное, поскольку славонцы — народ необразованный, а по моему мнению, и чуждый цивилизации.

Хиона промолчала. Она знала, что это ложь.

От капитана Дариуса она слышала, что некоторые славонские поэты получили признание в других странах.

И они обладали собственной культурой, которая, хотя в последнее время и подвергается гонениям, вызывала интерес и уважение у многих иностранных ученых.

Она потребовала от капитана объяснение слова «гонения».

— Вы хотите сказать, — осведомилась она, — что ваши люди искусства, ваши художники и писатели не находят поддержки?

Капитан Дариус ответил, понизив голос:

— Не просто не находят поддержки, ваше высочество, но им всячески препятствуют продавать свои творения, будь то картина, роман или стихи, за пределы страны.

— Не могу поверить! — вскричала Хиона.

Но она знала, что капитан Дариус говорит правду, ничего не преувеличивая.

Три недели, отведенные ей для приобретения приданого, подходили к концу, и теперь посол взял на себя остальные приготовления, держась властно и безапелляционно.

Хиона чувствовала себя новобранцем, которого гоняют по плацу.

— Это нестерпимо, мама! — возмущенно жаловалась она матери.

Принцесса Луиза сказала только:

— Милочка, прошу тебя, не восстанавливай его против себя. Согласна, он очень трудный и довольно неприятный человек, но в будущем тебе придется держаться дипломатично и с ним, и с такими, как он. Ты допустишь большую ошибку, если позволишь, чтобы его величеству посылались неблагоприятные отзывы.

— Если король и все остальные в Славонии будут вести себя, как посол, — ответила Хиона, — я вернусь домой следующим же пароходом. Я знаю, что не вынесу этого!

Принцесса Луиза вскрикнула от ужаса.

— Прошу тебя, Хиона, не говори так! — сказала она. — Я знаю, любовь моя, тебе очень тяжело, после того как ты жила счастливо и свободно, привыкать теперь к жестким требованиям королевского сана и двора, но это приходится терпеть всем особам королевской крови, ты ничего не можешь изменить.

— Папа рассказывал, как он был счастлив в детстве, какой дружной была его семья.

— Это совсем другое, — ответила принцесса Луиза. — И я бы так хотела, чтобы твой отец был сейчас с нами и объяснил тебе, насколько важно, чтобы ты вела себя как подобает и не раздражала короля.