Когда Франсуа впервые попал сюда, ему открылась прогалина в обрамлении пальм, выстланная ковром из стелющегося растения ипомеи и отгороженная от пальм густыми зарослями папоротника и широколиственных кустарников – сцеволы и баррингтонии. Кусты постарше были оплетены буровато-желтыми нитями вьющейся кассиды, создающими плотную «проволочную» сетку, которая почти скрывает сам кустарник. Не зная прохода в этих зарослях, войти в прогалину невозможно. Лишь с одной стороны она приоткрывается в сторону лагуны, выходя на берег, да и то лагуна здесь образует изгиб, как бы заводь за барьером из внутреннего рифа. Здесь влюбленные могли чувствовать себя свободно и предаваться радостям любви, не опасаясь, что какой-нибудь наблюдатель увидит их с поверхности лагуны.

Спустя два месяца после знакомства Натили впервые привела лейтенанта в это место, не раскрывая тайны, которая стала ей известна также от Туэмы, полинезийки, доверившейся своей новой подруге. Потом были еще встречи и еще, пока Натили окончательно не потеряла голову. И вот однажды в один из весенних дней сентября, не отличимых практически от летних, зимних или весенних дней, когда Толендаль получил отпуск на сутки с субботы на воскресенье, Натили снова повела его в их «райский уголок», задумчивая больше обычного. Притих и Франсуа, поглядывая на подругу, но не решаясь отвлечь ее от своих мыслей. Однако после прибытия в «рай» все же не выдержал:

– Что случилось, Тили? Опять приставал Пузатый Рак?

Натили улыбнулась. Пузатым Раком Франсуа называл начальника госпиталя полковника Базиля де Аларкона за его объемистую талию и цвет лица.

– Нет, авун , Рак здесь ни при чем. – Девушка разделась, оставаясь в парео, подошла к Франсуа, сбросившему военный мундир применительно к местным условиям – шорты, куртку, майку, посмотрела ему в глаза. – Поклянись, что никому ничего не расскажешь.

– Чего не расскажу? – удивился Толендаль, обнимая Натили, но та отстранилась.

– Клянись.

– Ну, клянусь. А что ты хочешь мне рассказать?

Вместо ответа девушка взяла его за руку и повела к берегу лагуны, но не к тому месту, где они всегда купались, а подальше, метров за пятьдесят. Здесь начинался абсолютно голый участок рифа, на котором почему-то ничего не росло. У Франсуа он вызывал странные ассациации с крылом летающего динозавра, облепленного кораллами и утонувшего в известняке.

Девушка спрыгнула с голой плиты «крыла» на песок берега, повернула вдоль него и остановилась напротив двух гладких бугров с рисунком рытвин и каверн, похожих издали на лоб гигантского слона. Но это оказался не слон. Толендаль спрыгнул на песок, подошел к Натили и, холодея, принялся разглядывать то, что считал известняковой плитой, напоминавшей крыло древнего ящера.

Перед ним, погруженный в коралловый массив атолла, лежал скелет гигантского существа, похожего на океанского ската – манту. Судя по величине лобной части с буграми для глаз, похожими на надбровные дуги человеческого черепа, и костяных пластин, образующих «крыло», размах плавников «манты» должен был достигать никак не менее сотни метров, а толщина ее тела превышала рост человека раза в три.

– Святая дева! – пробормотал Франсуа с дрожью в голосе. – Неужели это… скелет?! Или все-таки улыбка природы, соорудившей такую скульптуру?

– Это еще не все, – тихо сказала Натили, покачав головой.