– А дочь выживет?

– Душой кривить не буду – надежды невелики, но без операции – никаких.

– Обрадовал ты меня, лекарь, нечего сказать, – угрюмо насупился воевода.

Но воевода не был бы таковым, коли не умел бы принимать решений при жестоких ударах судьбы.

– Если делать, то когда?

– Завтра же и возьмусь, чего тянуть?

– И правда. Как ни тяжело, а надо попробовать. Сделаешь всё, что можешь, способен на что, выздоровеет дочь – озолочу. Умрёт – пеняй на себя, сам назвался. Что от меня нужно?

– Воды тёплой, холста белёного, мягкого поболе, и чтобы никто не мешал. Стол ещё.

– Завтра всё будет. Ещё?

– Тяжко ей будет после операции, пригляд лекарский постоянно нужен – хотя бы на неделю.

– Разумеется – комнату рядом выделю, кормить тебя будут. Ещё?

– Вроде всё.

– Не должно быть «вроде».

– Тогда всё.

– До завтра, с Богом.

Я вышел, в сенях слуга накинул на меня тулуп.

В задумчивости я брёл домой. Может, зря взялся за столь сложное дело? Конечно, по работе мне приходилось экстренно оперировать и гинекологических больных, особенно после аварий и катастроф. Но онкогинекология – совсем другая область, со своей спецификой.

Я глубоко вздохнул. К чёрту сомнения, в это время всё равно никто лучше меня не знает и не сможет помочь – это уж точно. Ситуация просто такова: не сделать – смерть, сделать – какой-то шанс есть. Единственное, что я потеряю в случае неудачи – моя собственная жизнь. Не простит мне воевода неудачи, и ладно, если просто повесит, или голову снесёт, так ещё ж и помучить может. Понятно, не сам свершит – слуг у него полно, а время сейчас жестокое. Для палача кожу с живого содрать – как в носу поковырять. А посему – надо очень стараться.

Придя домой, я съел всё, что приготовила на обед хозяйка – вернулся аппетит. К вину не прикасался – надо иметь голову трезвую и руки ловкие.

Ближе к вечеру пошёл домой к купцу – сообщить, что завтра операция. После неё – неделю у воеводы буду жить, и сомнительно, что меня в это время выпустят в город. Я, собственно, и пришёл к Александру за тем, чтобы сказать: коли не вернусь через десять дней, или раньше купец услышит про меня неладное, пусть коня моего себе заберёт, а деньги – сыну отправит во Псков, коли по пути будет.

Александр заверил меня, что всё выполнит в точности.

Немного успокоенный, я вернулся домой. Уснул быстро. Проснувшись утром, понял, что волнуюсь. Странно, шведского короля оперировал – и то такого волнения не было. Старею, что ли?

Добравшись до дома воеводы, я поздоровался с боярыней и дочкой наместника. Ёе, кстати, звали Ксенией.

Осмотрев стол, я подтянул его к окну. К моему удовольствию, в переплёты были вставлены стёкла, а не слюда. Ярко светило солнце, отражаясь от снега, и в комнате было светло.

Я попросил боярыню уйти. Та поджала губы и с неудовольствием вышла.

Ксения разделась и улеглась на стол. Крепкие столы делали раньше – не скрипнул, не шелохнулся. Знамо – из дерева сделан, не из опилок.

Я напоил Ксению настоем опия. Пока он медленно начинал действовать, вымыл руки и разложил инструменты. Пора.

Я вытянул перед собой руки – не дрожат ли пальцы? Нет, нервы в порядке. Сделал первый разрез, а потом отключился от окружающего. Прошил сосуды кожи, клетчатки. Расширил разрез. Передо мной открылась опухоль – большая, округлая, красно-сизого оттенка. Чёрт, как неловко – нет удобного доступа к ножке опухоли.

Вообще-то опухоль внушала некоторые надежды. Во-первых, подвижна, что является хорошим признаком – не проросла в окружающие органы, во-вторых – ножка есть, через которую проходят сосуды, питающие опухоль – их прошить и пересечь легче.