Они с Робин попытались возродить «Sugar Babylon». Кортни наняла басистку, Крисси, и ударника, Пола Эдварда. Робин вспоминает: «Дэйв Бэйлф [клавишник «Teardrop Explodes»], одолжил нам шестнадцатитрековик и, конечно, мы понятия не имели, что с ним делать, поэтому он стоял там, и мы нервничали по поводу того, чтобы что-нибудь на него не пролить. Мы не знали, что делали. Мы никогда не доигрывали до конца».

Даже если бы им это удалось, их усилия потерялись бы в захватывающем водовороте жизни с «Teardrop Explodes». Группа была на пике популярности. Когда Джулиан входил в какой-нибудь клуб, его окружала толпа, и Кортни любила находиться в центре всего этого. Но слава Джулиана только заставляла Кортни ещё больше желать свою собственную. Когда её ежемесячной платы из трастового фонда не хватило, чтобы покрыть расходы, Кортни написала Линде, утверждая, что она планирует поступить в институт в Ливерпуле, и ей нужны ещё деньги. Письмо заканчивалось так: «Группа, в которой я играю, скоро заключит контракт на запись, поэтому, возможно, я буду настолько богата, что тебе не придётся даже беспокоиться — с любовью, Кортни».

Джулиан Коуп имел огромное личное влияние на Кортни. Он был одним из первых людей, которые заставили её почувствовать себя сообразительной, и он убеждал её утверждать своё скрытое самолюбие. «Джулиан велел нам проживать свою жизнь, будто за тобой следит кинокамера, — говорила Робин Брэдбери. — Я помню, что она начала вести себя очень самоуверенно, ходить с поднятой головой, быстро. Она очень уважала Джулиана».

Один привлекательный фанат «Teardrop», который жил через улицу, Майкл Муни, был стройным блондином, Рыбами по гороскопу, который, как утверждает Кортни, привил ей пожизненную склонность к этому знаку. Они оба были влюблены в Джулиана, но они согласились на связь друг с другом, пока на заднем фоне играла «Isolation» «Joy Division». «После того, как мы сделали это, — впоследствии рассказывала Кортни «Melody Maker», — я пошла через дорогу за сигаретами, и у меня по ногам бежала вся эта кровь и жидкость». Майкл Муни отрицал, что эта связь когда-либо имело место.

Пит де Фрейтас, наконец, выселил приживалок из дома, оставив им записку. Кортни намечала пути, чтобы избежать своей ситуации. Она могла вернуться в Японию, чтобы танцевать стриптиз. Уход с ливерпульской сцены показал бы всем, как им её не хватает. Она сэкономила достаточно денег, чтобы купить музыкальную аппаратуру, которая была ей нужна. И она тосковала бы по дому, и когда она вернулась бы, всё уже не казалось бы таким банальным и безнадёжным. Наступило лето, и она пыталась убедить себя, что скучает по Токио: сверхскоростные пассажирские экспрессы, макаронные магазины, переход от жарких, влажных и душных улиц в оснащённые кондиционерами коммерческие дворцы.

Пока Кортни планировала свой побег, Робин вышла и нашла дешёвую жилую комнату, которая убедила Кортни остаться в Ливерпуле чуть подольше. «Владелец сдавал её «Beatles», — вспоминает Робин, — поэтому мы были впечатлены и, конечно, это была дыра».

Спустя несколько недель после переезда Кортни написала:

Я не вдаюсь в описание Квартиры, потому что это было бы мучительно. Пластмассовые стулья с картинками, вид на мусор, сломанный холодильник/лампы/дверной звонок, тюремная дверь, разбитое окно и ковёр низшего класса с фальшивой обивкой с узорами из густой грязи земляного цвета, изящно гармонирующий с матрацем без простыни (на котором я провела жуткое время), текстурированные желтовато-коричнево-бежево-зелёные, коричнево-серебристые и белые стариковские обои.