Когда в жизнь Курта вошли наркотики, он привык к ним гораздо быстрее, чем Кортни. Кортни получала удовольствие от наркотиков, но она всегда слишком стремилась держать всё под контролем, чтобы позволить им управлять своей жизнью; она принимала их для забавы, за компанию, потому что они были. Курт принимал наркотики, потому что из-за них он чувствовал себя лучше. Он всегда страдал от неопределённых недугов; у него был хронический бронхит, незначительное искривление позвоночника и таинственные, вызывающие страдания проблемы с желудком, которые будут мучить его до конца дней. Опиаты захватили его. Он пристрастился к перкодану, когда он ещё учился в школе, бросив его без особой боли, потом попробовал героин.

Хотя он приобрёл эту привычку не сразу — в Абердине не было никакой постоянной поставки — это была любовь с первого укола. Он всегда знал, что попробует героин, и как только он сделал это, он понял, что сделает это снова, как только у него будет возможность. К тому времени, когда с ним познакомилась Кортни, он часто кололся.

Прежние подружки Курта плохо реагировали на то, что он принимает наркотики. Трэйси была этим напугана, а Тоби чувствовала отвращение — в здоровой, счастливой Олимпии никто не принимал тяжёлые наркотики, а если и принимал, то не говорил об этом. Кортни приняла это как обычную часть его жизни, особенно когда он рассказал ей, что героин облегчает его боль. Это было то, что она могла понять.

Курт был слабым, с костями, как у птицы, исключительно изящным. Более стройная, чем она была через несколько лет, Кортни всё ещё перевешивала его на добрые десять фунтов. Из-за его пассивного поведения она была очень нежной с ним, почти по-матерински. Она не чувствовала себя такой близкой ни к кому после Джинивы из исправительной школы, Джинивы, едва ли не её возлюбленной, и она убедилась, что между ними двоими была какая-то внутренняя связь. Возможно, её любовь к Курту могла смягчить часть душевной скорби, которую она всё ещё чувствовала из-за Джинивы.

«В той прекрасном чистом номере мы зашли так далеко», — писала она о жизни с Куртом в какой-то безымянной гостинице. — Номер был такой удобный, грязный и крутой. Он сказал мне, что он меня любит, и я знаю, что он любит. Это просто казалось таким нереальным — те ясные глаза прожигали во мне дыры. Из-за этого я хотела защищать его, скрывать его от людей, которые обижали его /использовали его…. Я хочу проводить с ним много времени. Вчера ночью я не могла уснуть, и мне почти снилось, что мы занимаемся любовью, и я проснулась, крича от боли в ЖИВОТЕ, и мне пришлось его позвать, я чувствовала себя так, будто моё сердце разорвётся, но потом я поговорила с ним, и я была так счастлива. ТАК СЧАСТЛИВА».

К ноябрю 1991 года и «Hole», и «Нирвана» гастролировали по Европе. «Nevermind» уже стал в США платиновым, и «Нирвана», казалось, разваливалась в классическом пути к славе. Говорили, что у Дэйва Грола развилась клаустрофобия и внезапный страх полётов. Крист Новоселич всё время был пьян дорогим бордо. Тощее тело Курта терзали боли в желудке и бронхит; он непрерывно курил, потягивал ликёр и сироп от кашля, его рвало перед концертами.

Когда Кортни могла быть рядом, её присутствие успокаивало Курта. Но она часто испытывала противоречивые чувства из-за того, что она там, чтобы успокаивать звезду, даже если он был любовью её жизни. «Я тоже на 100/-ов знаменита, — писала она.