– У меня было при себе шесть тысяч крон – достаточно, чтобы пожить в отеле с видом на гавань, но на пароме я заснул, и, пока спал, кто-то украл у меня бумажник. Я обнаружил это, только когда сошел на берег.

У него необычайно светлые голубые глаза, кажущиеся еще светлее из-за темной подводки. Он смотрит мне прямо в глаза, и вид у него искренний, но почем знать? Может быть, его и впрямь обокрали, а может быть, он явился сюда, чтобы обокрасть Мормор.

– И что же заставило тебя вломиться именно в этот дом?

Стиг опускает глаза и смотрит на стол.

– В гавани я слышал, как какие-то женщины говорили о некой даме, которая жила одна на краю леса. Они упомянули, что бедняга умерла во сне, оставив записку, в которой говорилось, что она хочет, чтобы в домике не переводилась еда и все было готово к приезду ее дочери. А еще одна женщина заметила, что дочь знает о похоронах, но приезжать не собирается.

От моей головы отливает кровь, и я чувствую тошноту. Мама знала, что Мормор умерла! Знала о ее похоронах! Стиг продолжает что-то говорить, но голова у меня начинает идти кругом, и я его почти не слышу. Когда же, интересно, мама собиралась мне сказать? Одно дело – жечь письма Мормор, но как она могла так капитально меня предать?

Стиг между тем бормочет, уткнувшись в свой кофе:

– Я пешком добрался до леса и увидел домик, о котором они говорили.

Мои кулаки сжимаются сами собой.

– Значит, ты просто взял и вломился в него?

Он сглатывает и облизывает губы.

– Входная дверь была открыта. Сначала я собирался остаться здесь только на одну ночь, но когда никто так и не явился…

– Ты расположился здесь, как у себя дома.

Он опускает голову:

– Простите.

Трудно поверить, что человек может родиться таким эгоистичным. Я открываю было рот, чтобы высказать ему все, что о нем думаю, но тут у двери начинает лаять Гэндальф. Комнату освещает желтый свет автомобильных фар, и Стиг тут же вскакивает и хватает свою сумку. Парень вперяет в меня осуждающий взгляд, и видно, как он напряжен и насторожен.

Я пожимаю плечами, как будто это что-то, не стоящее внимания, но и у меня нервы на пределе. Я, в общем-то, тоже никого не жду, и чего мне совершенно не хочется, так это, чтобы мама прознала, что я сейчас нахожусь здесь.

Там что-то есть

Я смотрю в щель между желтыми клетчатыми занавесками и вижу, что снаружи стоит «Вольво» Олафа.

– Ничего страшного, это просто сосед, – шепчу я.

В дверь стучат, и лицо Стига становится бледно, как мел. Подводка под его глазами размазалась, в волосах застряли щепки. Я понимаю, что и сама выгляжу не лучше. Я не принимала душ, не умывалась и не расчесывала волосы со вчерашнего утра. С моим изуродованным глазом я наверняка выгляжу как сущее пугало.

Сквозь щель между занавесками на меня смотрит женщина с красным лицом, и мы с ней обе вздрагиваем.

– Марта? Это Иша! – Она барабанит по оконному стеклу. Стиг поспешно удаляется в глубь гостиной, и на секунду мне начинает казаться, что сейчас он, возможно, притаится за клетчатым диваном Мормор.

– Что ты собираешься ей сказать? – шипит он.

– Не волнуйся, все будет в порядке, – бормочу я.

В дверь опять начинают молотить, так громко, что проснулся бы и мертвый. Дверь трясется – кто-то пытается открыть ее снаружи. Я бросаюсь к ней и отодвигаю задвижку. На крыльце стоят Олаф, усталый и настороженный, и огромная женщина в дубленке. Полагаю, это и есть Иша.