Я подождала еще немножко. Я все еще таила в себе надежду, что сын хозяйки выйдет за мной и спасет. Но он не торопился меня спасать, видимо мать запретила ему это делать. И я не оракул, но полагаю, что она даже запретила мальчику приближаться к окнам и наблюдать за несчастным котенком, то есть, мной.

В последний раз я взглянула на подъездную дверь, балкон и окна знакомой квартиры и тяжело вздохнула: нет никого не видно по мою душу. Я перебежала через трамвайные пути, прошла вдоль нескольких невзрачных пятиэтажок и остановилась у одной. Под номером двадцать два.

Огляделась…

И вот чувствую, что замерзаю…

Я подобрала лапки под себя: все им теплее…

Я стала жалостно мяукать, но все бесполезно! Люди спешили по своим делам. Порой кто то сочувственно смотрел на меня, но отворачивался и продолжал свой путь. Двор был открыт для проезда машин, и они со страшным грохотом проносились мимо. Казалось, вот вот и одна из них собьет или задавит меня. Мне стало страшно.

Я осмотрела все окошечки подвалов и пала духом: на них были надежные решетки. Никак не попадешь внутрь! И где найти спасительное тепло?! А мороз не ослабевал и продолжал пробирать мою рыжую тушку до самых костей. У меня в голове промелькнула паническая мысль: неужели скоро наступит мой конец? Погибать в таком раннем возрасте – это несправедливо!

И тут из подъезда вышла какая то женщина. Увидев мою жалобную мордочку и оценив мое бедственное положение, она позвала меня внутрь. Я с великой радостью ринулась на первый этаж. Женщина ушла на работу, а я осталась в подъезде. Мороз теперь не преследовал меня, но было прохладно, особенно когда открывали дверь. А еще по прежнему хотелось есть.

Мимо меня прошло несколько жильцов. Они торопились на работу. Глядя на меня, они думали:

«Ой, какой миленький и рыжий котенок! Откуда он здесь взялся? Брошенный что ли?»

А я мяукала им от души:

«Возьмите меня¸ возьмите! Я хорошая, очень хорошая, я буду примерно себя вести! А если не хотите брать к себе домой, то хотя бы покормите!».

Но к великому моему огорчению люди не понимали кошачьего языка, и никто не собирался брать меня к себе, тем более кормить. А может и догадывались о значении моего мяуканья, только делали вид, что не догадываются. Человеческий бог им судья! Я только видела их удаляющиеся спины, затем дверь хлопала, и жильцы растворялись в туманном морозном воздухе. Вскоре в подъезде все затихло. Я просидела в нем до вечера.

Ситуация изменилась с приходом той самой женщины, которая пустила меня погреться. Она жила на первом этаже, в 21 квартире. Она вынесла миску с супом. Я с удовольствием поела. Потом из 25 квартиры (это второй этаж) пышная тетя угостила сосиской. Затем из 30 й квартиры (это третий этаж) дядечка презентовал пачку говяжьего желе. После – мне принесли миску с водой. А кто то притащил мне старое детское одеяло. Я улеглась на него и была на седьмом небе от счастья!

К часу ночи на этажах все затихло, люди легли спать. Завтра предстоял новый рабочий день. Я теперь была хозяйкой подъезда. Какой то период мне не хотелось спать. Я гуляла от первого этажа до пятого и обратно. Время тянулась слишком медленно, и было скучно. Как приличная девочка я сходила в туалет в предбанник. Я знала старую кошачью поговорку «не ходи в туалет там, где ты спишь» и строго ее блюла. Я еще не знала, что утром придет добрая уборщица и уберет за мной и что самое немаловажное не прогонит меня из подъезда. Но это будет утром.

…В часа три я легла на подстилку и заснула. Так я провела первую ночь в подъезде. Затем вторую и третью…

Дни шли унылой чередой. Движение в подъезде начиналось с шести до девяти утра, когда жильцы шли на работу и с шести до девяти вечера, когда они же возвращались с работы.