Торговцы детьми.  Какое ужасное прозвище! Мать Малеки предпочитает называть их ловцами человеков , как Иисуса и его учеников. Их река — это Великая Северная Дорога, и каждый год они путешествуют по ней на север, точно рыболовы в места нереста. И каждый год уезжают с богатым уловом детей, мальчиков и девочек, по большей части не старше двенадцати-тринадцати лет, примерно как ее Марселлен и Жан-Батист. Они контрабандой по ночам переправляют детей через границу, ловко обходя полицейские посты, потому что ни у кого из них нет паспорта. Иногда детей переправляют на тот берег реки на плотах из веток и пластмассовых коробок, скрепленных веревками из банановых листьев.

Мать Малеки часто думает, узнает ли она своих сыновей, когда в один прекрасный день они вернутся домой. Ведь за это время они, наверное, очень выросли, стали настоящими мужчинами. При этой мысли сердце ее пронзает острая боль. И она вспоминает, что ее дочь Малеки — такая умница, такая юная и красивая, с красным шнурком, вплетенным в косы на счастье, и золотым ангельским голосом — все еще ждет братьев, хотя прошло уже столько времени. И когда все дневные дела уже переделаны, а красное солнце сползает за край неба на западе, когда младшие дети уже крепко спят на широком соломенном тюфяке, разложенном прямо на полу, мать смотрит на Малеки, неподвижно застывшую на обочине Великой Северной Дороги и освещенную отблесками деревенского костра. А Малеки тихонько напевает себе под нос и молится за возвращение братьев.

Она, Малеки, понимает, что дорога — это тоже божество, опасное божество, которое необходимо умилостивить. Иногда дорога выбирает себе жертву — случайно вышедшего на проезжую часть малыша или собаку — и сокрушает их колесами тяжелого грузовика. Но те ловцы  забирают гораздо больше детей, чем дорога, в прошлом году они увели четверых, а в позапрошлом — троих. Вот Малеки и поет дороге: «Прошу тебя, не позволяй им приходить сюда! Пожалуйста, хотя бы в этом году удержи их подальше от нашей деревни!» — вот только она и сама толком не знает, кому молится: Богу, Аллаху или Великой Северной Дороге, этому новому, лукавому и пыльному божеству, которое так похоже на гигантскую змею, способную своими чарами завлечь любого ребенка и увести его прочь.

К ночи Северная Дорога, похоже, еще больше оживает, наполняется слухами, шепотом и давно знакомыми звуками, доносящимися из деревень, — пением, громом барабанов, криками играющих детей, бормотанием радиоприемников и сигналами мобильного телефона, принадлежащего вождю; в доме вождя вечерами сидят мужчины, пьют чук  и разговаривают о делах. Но Малеки все эти вещи кажутся сейчас далекими-далекими, точно аэропланы, которые порой чертят свою тропу у нее над головой, и их размытые следы на небосклоне похожи на царапины от ногтей. Только дорога всегда настоящая, думает Малеки, только дорога с ее полными соблазна песнями, потому мы и приносим ей в жертву наших детей — все ради прекрасной лжи, ради сверкающей мечты о лучшей жизни.

Малеки понимает: большинство детей никогда не вернутся назад. И чтобы это понять, ей не нужны никакие песни дороги. Эти ловцы детей  — попросту хищники, заманивающие детей и их родителей сверкающим соблазном, обещанием лучшей доли. На самом деле эти люди подобны харматтану, колючему ветру, что приходит каждый год, иссушая землю и наполняя рот красной пылью. Пока дует харматтан, не растет ничего, все замирает, растут только мечты глупых мальчишек и их еще более глупых матерей, которые сами отдают своих сыновей в руки этих работорговцев, сами отсылают их из дома. Матери сами одевают своих мальчиков в воскресные костюмы, ранее предназначенные только для церкви, на тот случай, если их засечет патруль и поймет, из какой отчаянной нужды они вырвались, они дают им с собой по большому комку густой холодной маисовой каши, любовно завернутому в банановый лист и перевязанному красным шнурком.